Почитала какой-то марвеловский комикс про Локи. Красиво нарисовано, миф не переврали, однако ж гореть им в аду. Они нифига не понимают тонкую душевную организацию Локи. Хотя некая фаталистичность в его мотивах мне понятна, и с нею я очень даже согласна.
Я и подумать не могла, что фанаты так фапают на момент с зашиванием рта)

иллюстрация

Она мне нравится, потому что Локи тут дико виктимный)

@темы: Локи

---

Она неприкосновенна

спойлеры 15/14

- Вот уж интересно, если Картман действительно имел основания обвинять Крейга в бедности, то с какого хрена в серии про полицейских между Стэном и агентом Такером происходил приблизительно следующий диалог: "-Если ваши родители богаче и у вас круче игрушки, это не значит, что вы круче нас. - А вот и значит." Видимо, отец Крейга спился. Увы.
- Иногда мне кажется, что если бы Кайл действительно встречался с Картманом, то для него это был бы непроходимый фейспалм.
- Как в Картмане совмещается очевидная неуверенность в себе и гиперсамомнение, от которого от постоянно только и делает, что привлекает к себе внимание?
- Картман уже два раза сидел в тюрьме. Что из него вырастет?..
- По-моему очевидно, что Мистерион - это не игра в благородство Кенни, а проявление благородства как несомненно присущей Кенни черты. Он в этой серии был бесконечно мил, прекрасен, и вы сами ж это видели) И как его любят в школе, при всем при том, что зачастую он как-то в стороне от событий стоит. Почаще бы были такие серии с ним, а то мне он во многом как персонаж непонятен - а здесь вроде как опять подтверждается богатство его воображения и удивительное трезвомыслие.

@темы: Картман, Кенни, Саус Парк

---

Я потенциальный шизофреник

Пол: W Возраст:22	1-10 A: 1 B: 9 C: 8 E: 6 F: 3 G: 2 H: 2 I: 7 L: 8 M: 6 N: 3 Q: 7 Q1:5 Q2:8 Q3:3 Q4:3
ОСНОВНАЯ ИНТЕPПPЕТАЦИЯ: ПЕРВИЧНЫЕ ФАКТОРЫ (постоянно проявляющиеся): Шизотимия: кpитичный, эмоционально сух,скpытен,обособлен, холоден. Высокий IQ: сообразительный, обучаем, интеллектуальный. Высокая эго-сила:эмоционально зрелый, рассудительный, выдержанный. Англоман: склонен к самоанализу, серьезный, остоpожный, сдерживает эмоции. Низкая суперэго-сила: недостаточно усвоены общепpинятые моpальные ноpмы. Социальная pобость: застенчивый, настороженный, робкий, опасливый. Подозрительный: ревнивый, высокомерен, догматичный, соpевновательный. Наивность: простой, естественный, пpямой, непосредственный, непpоницательный. Независимость: находчивый, независим от гpуппы, самостоятельный, pешительный. Низкая интегpиpованность: следует своим побуждениям, малоконтpолиpуем. Низкая эрго-напряженность:флегматичный, pасслабленный, удовлетворенный. ЛАТЕНТНЫЕ ФАКТОРЫ (имеющие тенденцию к проявлению): Женственность:чувствительный, жеманный, романтичный, мягкий, интуитивный. Чувство вины: тревожный, подавленный, обеспокоенный, депpессивный. ВТОРИЧНЫЕ ФАКТОРЫ (интегративные свойства): Интроверт. Направленность на свой внутренний мир. Сдержан. Независимый. Самоопределяемый, критичный, оказывает влияние на других.
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ: ИНТЕЛЛЕКТ: ВЫСОКИЙ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ. СПОСОБЕН К ТВОРЧЕСКОЙ РАБОТЕ ЭМОЦИИ: СРЕДНИЙ УРОВЕНЬ СТРЕССОУСТОЙЧИВОСТИ. ВОЗМОЖНЫ ЭМОЦИОНАЛЬНЫЕ СРЫВЫ ВОЛЯ: НИЗКАЯ СИЛА ВОЛИ. ДЕЙСТВУЕТ ИМПУЛЬСИВНО, 'ПО-НАСТРОЕНИЮ' МОРАЛЬ: МОРАЛЬНЫЕ НОРМЫ ЛИБО НЕУСВОЕНЫ, ЛИБО СУГУБО ЛИЧНЫЕ ИЛИ КОРПОРАТИВНЫЕ ЛИДЕРСТВО: МОЖЕТ БЫТЬ ЛИДЕРОМ, НО В ОСНОВНОМ ФОРМАЛЬНЫМ ИЛИ НЕЭФФЕКТИВНЫМ ОБЩЕНИЕ: СЛАБО КОММУНИКАТИВЕН. ОБЩЕНИЕ СУГУБО ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ СТИЛЬ РАБОТЫ И ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ ПРЕДРАСПОЛОЖЕННОСТИ: СКЛОНЕН К РАБОТЕ НЕ ТРЕБУЮЩЕЙ ВЫСОКОЙ ЛИЧНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ МОТИВАЦИЯ: ХОРОШО РАЗВИТАЯ МОТИВАЦИЯ. СТРЕМИТСЯ УЛУЧШИТЬ СОЦИАЛЬНЫЙ СТАТУС
КЛИНИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ: ПСИХОПАТИЗАЦИЯ ПО "SC" ТИПУ! БОЛЬШАЯ ВЕРОЯТНОСТЬ "SC" РАССТРОЙСТВ!
Гендерные профили опросника Кеттелла 16-PF+ Протестируй себя

че такое SC

Психопатизация по SC типу – особенности личности шизоидного типа.
Наиболее существенными чертами данного типа считаются замкнутость, отгороженность от окружающего, неспособность или нежелание устанавливать контакты, снижение потребности в общении. Сочетание противоречивых черт в личности и поведении — холодности и утонченной чувствительности, упрямства и податливости, настороженности и легковерия, апатичной бездеятельности и напористой целеустремленности, необщительности и неожиданной назойливости, застенчивости и бестактности, чрезмерных привязанностей и немотивированных антипатий, рациональных рассуждений и нелогичных поступков, богатства внутреннего мира и бесцветности его внешних проявлений — все это заставило говорить об отсутствии «внутреннего единства»
Лицам с высокими показателями по этой шкале свойствен шизоидный тип поведения. Они способны тонко чувствовать и воспринимать абстрактные образы, но повседневные радости и горести не вызывают у них эмоционального отклика. Общей чертой шизоидного типа является сочетание повышенной чувствительности с эмоциональной холодностью и отчужденностью в межличностных отношениях.

@темы: моб

---

Шизотипическое расстройство (это я не о себе, если чо))

Название: Болезнь
Автор: Bastet Seimoore
Фэндом: Саус Парк
Рейтинг: G.
Пэйринг: Крейг/Твик, левый женский персонаж.
Жанр: гет, ангст, зарисовочная хуйня на постном масле.
Дисклаймер: ничего не мое, все принадлежит Мэтту и Трею.
Размещение: где угодно, только предупредите. ©
Предупреждение: ну, очевидно же, что это не мой пейринг. раз не пощу в соо, вы поняли насколько мне стыдно) впрочем, раз все-таки вообще пощу, могло быть и хуже)

тыц

Крейг старался садиться в классе подальше, чтобы все эти школьные шумы, интриги и разборки обтекали его естественным образом, не касаясь и не тревожа. Иногда школа ему нравилась. Иногда нет. Чаще не нравилась, и в последнее время уроки становились с каждым днем все более угнетающими. Он смутно догадывался, в чем именно крылась причина угасающего интереса к учебе – Твик не появлялся в школе уже около месяца.
У того, как обычно, была уважительная причина. Твик снова провел две недели в больнице под наблюдением врачей, глотая синенькие таблеточки «для поднятия настроения», погружаясь в трансы и беседуя с нужными людьми о своих страхах. После этого он проторчал дома целую неделю, пытаясь реабилитировать свое чувство причастности к социальной жизни и настраиваясь на поход в школу.
Крейг ждал его прихода с искренним и труднообъяснимым нетерпением. Ему и самому все это казалось странным, и, тем не менее, с появлением Твика в классе Крейгу моментально становилось интересно все. Он с любопытством наблюдал за рисующим на обоях Баттерсом, за ковыряющимся в чем-то под партой Картманом, за перепиской Стэна и Венди, за мучительно краснеющим у доски Клайдом, за красящей губы Бебе – и в центре всего этого сидел Твик, в которого кто-то кидал бумажкой, у которого что-то спрашивали, чьи вещи стаскивали со стола и пускали гулять по классу, кому слали смс на телефон, передавали записки, пинали стул. Твик как будто привносил во все это сюжетообразующую нить, и как-то само собой выходило, что Крейг семафорил Клайду в тщетных попытках подсказать ему формулу соляной кислоты, безропотно передавал чью-то записку вместе с учебником Твика дальше по рядам, пихал стул Баттерса, когда на того смотрел учитель, и охотно сообщал Картману, что он придурок, когда тот наливал Кайлу в капюшон байки что-то из пробирки со своего лотка.
Можно было сидеть с Твиком в столовой, торчать с ним в курилке на заднем дворе, идти после уроков к нему домой и слушать про то, как что-то стучит на чердаке по ночам, и про то, как его отец с матерью ругаются из-за далекой памятной продажи собственной кофейни.
Но без него Крейг сидел за задней партой, чувствуя себя амебой, чье строение пестрело на белом экране проектора перед учениками. И все же при этом, ему удавалось улавливать некоторый смысл во всем происходящем, потому что на мобильнике у него хранилось сообщение, которое он перечитал уже два раза - «Хочу тебя в гости».

Крейг курил, глядя, как расходятся в разные стороны его ровесники, потрясая рюкзаками, наушниками и зонтами. В воздухе невидимо висели мелкие брызги не то дождя, не то тумана. Крейг глотал дым, слушая сырое поскрипывание деревьев, и думал, к какому разряду желаний можно отнести полученное два часа назад сообщение.
Иногда таким образом Твик просто говорил, что скучает. Иногда он потом обижался и утверждал, что действительно звал. Иногда говорил, что во всем мире ему было бы достаточно его, Крейга, присутствия рядом, чтобы стать до конца счастливым и полностью здоровым.
Твик много говорил. И Крейг давно уяснил, что главная проблема в том, что Твик сам никогда не понимал, что имеет в виду. А иногда и просто откровенно врал, не потому что хотел сделать больно, а потому что эгоистично боялся боли для себя.
Крейг ответил сразу же: «Тогда я приду к тебе сегодня», но прямого приглашения не дождался. Длинные гудки мерно пели в трубке, означая скорее всего то, что Твик просто-напросто спит. Или опять не берет трубку. Или что угодно.
Самое отвратительное чувство, что Крейг вообще знал в своей жизни – это потеря ощущения праздника, которое приходило к нему вместе с перспективой увидеться с Твиком. Терял он это ощущение достаточно часто. У Твика всегда было много проблем : что-то с родителями, сбои со сном, дела с какими-то родственниками, походы по больницам, девушка…

Да, у Твика была девушка, с которой Крейгу совсем не хотелось видеться.
Её звали Вивьен, она была младше Твика и смотрела ему в рот, с придыханием ловя каждое его слово. Она делала все что угодно, лишь бы провести лишнюю минуту с ним. Крейг не понимал, как могло вязаться с реальностью её фактически бесконечное чувство зависимости от общества Твика. Она казалась ему неким чужеродным элементом из другой вселенной или другой истории, которая свалилась им на голову непонятно зачем и невероятным образом заняла очень важное и непоколебимое место между ними. Она превратилась в непреодолимую стену, через которую не было возможности перебраться к Твику. И тот говорил, как бесконечно страдает и тяготеет от её любви, как эти отношения давят на него, и как ему хочется сбежать от этого всего далеко-далеко.
И Крейг слушал его, и понимал, что все эти намеки о том, что именно он должен увести куда-нибудь Твика, чтобы всем было хорошо и светло. Но он не мог этого сделать, как не мог даже заставить себя упомянуть имя Вивьен во время разговора.
Родители Твика души не чаяли в девушке, которая взвалила на себя половину забот об их сыне – она с удовольствием водила его по больницам, проводила с ним вечера, напоминала, когда нужно есть, всячески развлекала его и показательно любила. Она фанатично увлекалась компьютерными играми, коллекционировала приставки, умеренно пользовалась косметикой, не курила, прилежно училась и полностью соответствовала общепринятым представления об идеальной девушке. Крейг часто не мог увидеться с Твиком, потому что тот был занят: «смотрел фильм с Вивьен», «обещал, что погуляет с Вивьен», «ужинал с Вивьен», «проводил Вивьен до дома».
И самое непоправимое было то, что когда Твик впервые попал в больницу, Крейг не был с ним. Это Вивьен его туда притащила, не Крейг, как должно было быть. Потому что, когда Твик перестал отвечать на звонки, перестал открывать двери, перестал вообще показываться кому-либо на глаза, Крейг решил, что это его сознательный выбор. Что это самое время «умывать руки». Потому что если тебе так откровенно демонстрируют, что ты не нужен, то зачем навязывать себя кому бы то ни было? Крейг и не подумал даже, что все это делала болезнь, а не Твик. Он тогда вообще ни в чем таком не разбирался.

Крейг шел по улице, нарочито медленно, подбивая ботинками оледенелые комья снега. Грязь коркой покрывала отекающие сугробы, торчала острыми зубьями из замерзших луж. В поднесенном к уху телефоне мерно глохли гудки, Твик по-прежнему не поднимал трубку. Крейг держал телефон у лица даже когда звонок закончился. Он смотрел на рельефно застывшую землю, и вспоминал, как однажды Твик поскользнулся и упал, здорово ободрав руки об раскрошенный лед.
Дома у Крейга они выуживали из аптечки бинт и йод, вспоминали разные кровавые сцены из фильмов, и Твик остался у него ночевать. Это было давно, ещё когда Твик ночевал у него довольно часто, потому что они вместе играли в компьютерные игры, вместе смотрели блокбастеры по видеомагнитофону, вместе делали домашку, вместе тайком пили пиво и украдкой знакомились с поревом, добытым с невероятным трудом из отцовского шкафчика или через третье лицо в видеосалонах.
Когда Крейг целовался с Бебе в прошлом году, ему показалось, что это мерзко. Бебе безапелляционно объявила ему, что они встречаются, и Крейг не стал спорить, потому что в его возрасте уже давно пора было с кем-то встречаться. Бебе сохраняла статус его девушки около месяца, пока снова не вернулась к Клайду, который задобрил её очередной парой туфель. За этот месяц Крейг узнал, что девичья грудь достаточно приятная на ощупь, что ему нравится, когда девушка благоухает атрибутами чистоты – шампунями или мылом, что у них нежные губы и щекочущие ресницы. Но поцелуи все равно казались ему омерзительными. Твик объяснил ему, что главной причиной тут было то, что Крейгу не нравилась Бебе.
Ночами Твик иногда прижимался к нему щекой и обнимал за живот. Он мог говорить что-то о «преобладании брюнетов среди населения планеты Земля» и перебирать его волосы. Или мог рисовать пальцем на его спине неведомые картины. Или, придвинувшись, шептать что-то касаясь губами уха. Крейг тогда крепко сжимал пальцами подушку, таращился широко открытыми глазами в темноту и чувствовал острое болезненное возбуждение, от которого в голове становилось пусто и язык заплетался узлом.
Иногда он пытался сказать Твику о том, что вещи, которые между ними происходят, имеют для него гораздо более глубокое значение, чем то, что, скорее всего, под ними подразумевается. Крейг вообще всегда умел четко формулировать свои мысли, но здесь он просто терялся. Особенно, когда ему казалось, что он ясно дал что-то понять, а Твик продолжал смотреть на него, как будто ничего важного или значительного не прозвучало. Он улыбался, пожимал плечами и охотно заверял, что тоже считает Крейга самым близким для себя человека, и ничего удивительнее их отношений он и представить себе не может.
Тогда Крейгу казалось, что впереди ещё бездна времени, и нужные слова рано или поздно придут.

Дом Твика украшала бахрома сосулек. Окна его комнаты были плотно зашторены, а во дворе печально стояли засыпанные снегом фигурки садовых гномов. Крейг прислонился к забору у дома напротив и снова терпеливо слушал долгие гудки в трубке. Он уже фактически смирился с тем, что зря пришел сюда, однако в динамике раздался грохот, после которого послышался вполне бодрый голос Твика:
-Алло? Что случилось?
-Привет, ты мне сегодня сообщение прислал,- Крейг произнес это вполне спокойным тоном, но внутренне он был крайне напряжен, с самого первого слова ему показалось, что воздух вокруг натянулся как пленка.
-Да? Какое?- в интонации появилась некоторая озадаченность.
-Ты сказал, что хочешь, чтобы я пришел в гости.
Ответом ему была несколько пугающая пауза.
-Я тут как раз мимо проходил, нужно было в аптеку зайти. Могу заглянуть к тебе – мне несложно,- продолжил Крейг, боясь, что, если он этого не скажет, то все произойдет как обычно – и он в который раз притащится сюда зря.
-Извини, я не могу,- виноватым тоном протянул Твик.
-Почему?
-Я в больницу собираюсь, мне нужно на прием.
-Хорошо, мы можем вместе сходить.
-Ну, ты понимаешь, ко мне уже Вивьен пришла, так что…
Крейг поджал губы, понимая, что этим поставлена точка. Он посмотрел на дом напротив и отлип от забора, возвращаясь той же дорогой, что пришел сюда – не хватало ещё столкнуться прямо здесь с этой парочкой, выходящей на улицу.
-Ты же говорил, что у неё в это время занятия,- машинально сказал он, невидяще глядя перед собой на тротуар.
-Она отпросилась.
-А, ну ладно. Удачи тебе там… Выздоравливай.
-Ага.
Когда Твик положил трубку, Крейг почувствовал вполне ожидаемый приступ злости, смешанный с пугающим осознанием бессмысленности происходящего. После разговоров с Твиком, он часто чувствовал себя пришедшим в тупик. И сейчас он изо всех сил старался подавить эту злость в себе, потому что ему нестерпимо хотелось сделать множество вещей сразу: просто плюнуть на все это, или написать какое-нибудь мерзкое сообщение, чтобы в итоге выставить себя настолько жалким, насколько это вообще было возможно, или позвонить Бебе, и дать Твику знать, что он звонит ей, или пойти демонстративно выпить пива с друзьями, или запереться у себя в комнате и аутично пялится в потолок. Все эти варианты были продиктованы исключительно жалостью к себе. И осознание этого здорово мешало отрешиться и переключиться мыслями на что-нибудь другое.
Вивьен казалась ему пугалом, которое весьма эффективно действовало против него. Он не мог признаться даже самому себе, почему так упорно избегал встречи с ней. Возможно, потому что в какой-то степени она олицетворяла его угрызения совести, а он и так боролся с ними каждый раз, когда оставался наедине с собой.
Он спрашивал себя сотни раз, правильно ли он делает, оставляя Твика ей. И сколько прав он вообще на него имеет, даже если временами ему хотелось вдохновенно и опрометчиво поверить словам Твика, что, когда тот с ним, это и есть счастье. Что бывает так, что люди создаются друг для друга. Что Твик действительно верит в то, что говорит. И что он верит в это постоянно, а не приступами.
Поднимался ветер, и капли в воздухе превращались в иглы. Вокруг темнели влажные стекла магазинов и муниципальных зданий, исполосованные дождем. Крейг шел домой, в другой конец города.

В школьном коридоре мелькали смазанные тени учеников, беседующих друг с другом – все их слова сливались в однотонный серый звук. Лампа над шкафчиками была сломана – под ней рвано двигались черные силуэты, перекрывающие обзор на дальнюю стену.
Там, далеко, Вивьен складывала промокшие вещи в шкафчик, расчесывала растрепавшиеся после беретки волосы.
Крейг стоял, прислонившись к косяку двери в класс и спокойно выжидал, пока в нем окончательно сформируется желание сделать шаг вперед. От проходящих мимо одноклассников веяло сыростью и холодом. Рядом прошла улыбающаяся, пахнущая шампунем Бебе – это показалось ему неким сигналом, и он пошел туда.
Вивьен коротко улыбнулась, когда он загородил собой свет от лампы. Вид у неё был умиротворенный, и Крейг благодарил все силы мироздания за то, что они не были так хорошо знакомы, чтобы она могла заговаривать с ним первой.
-Как он?
-Ну, без изменений, если ты о здоровье.
-Не придет?
-Вряд ли. Когда я вставала в школу и звонила ему, он ещё только ложился.
-А ему врачи не прописали снотворного?
-Когда прописали, он принимал. А сейчас разве заставишь его туда пойти? У него при мысли о том, что придется разговаривать с незнакомыми людьми, начинается паника, и он истерит. Ну, ты знаешь… Ты же сам видел…
-Постой, так вы что, вчера не ходили туда?
-Куда? К врачу?
-Да, Твик сказал, что вы вдвоем…
Вивьен покачала головой и сказала:
-Я вчера вообще у него не была. У меня же занятия по гимнастике.
Звонок заставил их обоих вздрогнуть. Девушка тяжело вздохнула и захлопнула шкафчик.
-Извини его,- сказала она.- Ты очень хороший друг, потому что никто больше не интересуется… Спасибо тебе. И извини.
Она окинула его робким взглядом и двинулась в сторону своего кабинета.
Крейг стоял в пустом коридоре и таращился ей вслед. Девушке, которая появилась ни с того ни с сего, которая понятия не имела, что их с Твиком связывает, которая не знала, о чем они говорят, которая не знала и о чем она сама говорит… «Хороший друг… Ты, Крейг, хороший друг…»
Пнув шкафчик, он развернулся и двинулся в сторону выхода. В день, когда торчать в школе не было смысла. Когда Твик только лег, чтобы отоспаться после бессонной ночи. Когда Вивьен пройдет вечером мимо садовых гномов, чтобы снова с полным правом взять на себя ответственность.
Он придет домой, и будет аутично пялиться в потолок. И слушать диспетчера и гудки недоступного абонента. Или Твик просто не поднимет трубку. Потому что он с Вивьен будет смотреть фильм.

@темы: слэш, фанфик, Крейг/Твик, Саус Парк

---

Когда я читаю фики кого-либо, начинающего писать, меня восхищает в большей степени непосредственность автора. Они пишут, потому что им нравится, а не потому что это будет кто-то читать. Мне с грустью вспоминается "Клип недели" и "Толеранстность", где сюжеты были по большей степени глупые, притянутые за уши и в то же время раздолбайски-живые - потому что я писала, что взбредало в голову, и, казалось, раз весело мне, то и читать потом кому-либо другому все это тоже будет весело. А сейчас вот мне как-то тоскливо все пишется, не удивительно что и получается как-то искусственно, холодно и дохло.

@темы: ангст

---

Нуавдруг

Я понимаю, что это вопрос в пустоту, и тем не менее... может кто-нибудь хочет написать мне фик Один/Локи (тока ради бога не по фильмам, а по классическим мифам)? Взамен готова предложить что угодно) даже портрет Зима и Диба в-обнимку-в-полный -рост-маслом Х))

@темы: ангст

---

Lokasenna came back

Кажется, просмотр фильма "Тор" стал моей роковой ошибкой. Я думала, что излечилась от этой любви, ан нет - во мне снова проснулся Снорри Стурлсон и вот уже третью ночь подряд читаю допоздна статейки по скандинавской мифологии. Подумать только, какие немыслимые подробности выясняются у этого скромого собрания мифов! Хеймдалль внук Эгира, Локи возможно и не убивал Бальдра, Один подлец и един в трех ипостасях (и в сотне эпитетов), а Локи еще и наверное родственник Сурта. Охренеть не встать. Это круче любого сериала!

---

Weißrussischen Soldaten

Под катом будущий рейхсфюрер СС, дети мои. А то вдруг кто ещё не в курсе)

zu schwören

@темы: фото, империя чистоты и порядка, Четвертый рейх

---

Lokasenna

про Тора, Локи и иже с ними

Мне с детства полюбилась скандинавская мифология, поэтому какое-то время я фанатично читала и смотрела все, что могло быть связано с Асгардом. Когда я все-таки скачала себе фильм " Тор", первой моей мыслью было "эточтозаебтвоюмать?". Куча народу в мой френдленте пела дифирамбы этому фильму, а перед моим жаждущим фапабельного Локи взором предстает какой-то стремный мужик, какие-то картонные спецэффекты, задротные бои и склепанный на коленке сюжет. Вчера, попытавшись посмотреть это ещё раз, я вдруг поняла, что это, мать его, не тот фильм. Потому что перед просмотром я изучила кадры, где мелькал обещанный Локи (который и в самом деле был симпатишным), а тут актер был откровенно другой. Понятия не имею, каким хреном, я нарвалась на подпольный любительский фильм(
В итоге смотрю уже нормального Тора. Оно вроде ничего такое. Эт чё, Энтони Хопкинс в роли Одина? Прелестно, ага. Тор в современном мире доставил - умилительная естественность, однако ж как персонаж он какой-то невнятный)
Тут мне охота попридираться. Хотя я прекрасно понимаю, что при создании чего-либо на основе мифологии, вольное обращение с каноном - это нормальная вещь. Но не могу лишить себя этого удовольствия.
1) Лафей. Это вынесло мозг. Нет, я вполне готова к самому жуткому коверканью имен (правда не к такому, где я половину имен вообще в упор не узнаю). Так вот, предводителями великанов согласно мифологии мне помнятся только Сурт и Утгарда-Локи (ну, пару-тройку левых королей великанов мы вспоминать не будем). Лафей, я так понимаю, это жуткая интерпретация имени Лаувея, так вот Лаувея действительно была матерью Локи, и нихрена никакой не королевой великанов, а просто заурядной великаншей, о которой ничего такого примечательного канон не говорит.
2) Киберпанковский Асгард - это конечно красиво, и соответствует вкусовым предпочтениям современного зрителя, однако же мне казалось, что город богов весь такой древнескандинавский, каменно-деревянный, оледенелый, занесенный снегом, скучкованный под сенью Мирового дерева, мрачный и бородатый. А тут он похож на фантик.
3) Китаец в свите Тора - это просто нонсенс. Так же как и негр-Хеймдалль. Я за чистоту асгардской расы и щщитаю, что демонстрация равноправия рас здесь неуместна совсем.
4) Вообще-то жена Тора - это Сив, а не Натали Портман.
5) Черт, больше так сходу ничего и не припомню.)

В итоге, мне все это дело наверное не понравилось. Скорее от того, что я болела за Локи. И ещё по одной причине: как персонаж Локи был ничего такой, и мордашка смазливенькая и ведет себя более-менее логично, однако ж "не верю". Если он даже на плакатах позиционируется, как бог озорства, то что-то я не особо в нем этого заметила. Весь фильм он был такой готично-пафосный, с угрюмой физиономией и за все свое экранное время ни разу даже не шутканул. Неканон(

Несколько картиночек в тему.

Это вроде как Локи и Сигюн.

А тут он, хе-хе, со всеми своими детишками)

@темы: фильмы, Локи, Тор

---

Heil, mein Führer!

Сегодня в поезде нам достался на редкость отвратный в плане контингента вагон: там вовсю распивали спиртные напитки, качались и падали от воздействия алкоголя, вызывали милицию, орали по телефону и громко демагогствовали насчет президента и ситуации в стране прошу заметить, последнее, как ни странно, делали не мы. А ещё кто-то среди них ехал без билетов.
Мне вспомнилось читанное где-то (может и враки это, источник не помню), что в нацистской Германии однажды остановили поезд и расстреляли всех зайцев.
На волне этого воспоминания мы с Анко-чан вдарились в рассуждения о том, какой политический режим мы бы построили в нашей стране: это была бы диктатура, авторитаризм с культом личности Анко-чан, и целью всего этого являлось бы построение здорового общества, основанного на чистоте и порядке. Анко-чан со своими агрессорскими и демагогскими замашками, разумеется, станет во главе всего. А я назначусь её правой рукой и официально буду возглавлять систему её охраны. Мы бы запретили ввоз и производство алкоголя, создали бы концентрационные лагеря для быдлюков, где надзиратели занимались бы перевоспитанием заключенных, в основном заставляя их трудиться на благо общества и экономики. Анко-чан в первую очередь пожелала бы провести чистку среди врачей, и вдохновенно бы устроила публичную казнь через повешение некоторых из них - от чьей халатности пострадали люди. Я бы перекроила систему образования, произвела бы переаттестацию всех учителей и преподавателей, ужесточила бы методы их отбора и перетрясла бы все школьные учебники на предмет полной хуиты. Анко-чан собиралась устроить полную "свободу слова" во всех СМИ, но я попыталась убедить её, что никакого культа личности без тотального контроля над этой сферой не получится. Демократических выборов в этой стране тоже не будет, потому что новое правительство и так будет лучше знать, что надо для народа, и лозунгом нашим будет "Убить одного - спасти тысячу". Ещё мы наметили двух человек для того, чтобы озадачить их формулировкой идеологии нового государства и для чистки судовой системы от взяточничества. Застопорились мы на символике и решили отложить этот вопрос до следующего референдума.
А ещё Анко-чан сказала, что собирается завести себе несколько любовников-фаворитов. А я, будучи рейхсфюрером СС начальником системы охраны, по мере того, как они станут надоедать ей, буду отводить их в "темную комнату" и пускать им пулю в затылок. А потом мы решили, что Анко-чан влюбится в одного из своих фаворитов, который потом окажется шпионом из другой страны и сумеет убежать прежде, чем я отслежу все его связи. И Анко-чан будет страдать от воспоминаний о нем. А у меня будет какой-нибудь подчиненный амбициозный карьерист, которого я буду кантовать за то, что он мне нравится)
Эх, если в плане политики у нас и впрямь ничего не получится, то выйдет хотя бы милый сюжет для фика)

под катом предположительно я и Анко-чан во время идеологической проповеди

@темы: Четвертый Рейх, житие мое, кислота, чувак!

---

Я просто вытираю пятна

Сегодня какой-то мудосранский день. С утра пытались настроить всей квартирой беспроводной нет, в итоге безрезультатно промудохались до обеда, возненавидев лютой ненавистью белтелеком, их операторов, друг друга и эту гребанную жизнь. У меня апокалиптичное настроение, и есть только одна вещь в этом мире, которая мерцает лучом света в беспроглядной тьме: это горничная из сериала "Американская история ужаса". Кстати, насчет этой вот "истории": вторая серия привела нас в восторг, потому что в этом доме столько привидений и хер пойми кого, что это уже не смешно. Вроде и дом заперт, и сигнализация есть - а по коридорам кто только не шляется. Маньякам даже невозможно спокойно зайти и убить жильцов. Впрочем, мне все равно интересно, кто там из них умер, кто нет, и что там вообще за херня творится. Хотя, я не люблю привидений, которые умеют делать больно. А насчет горничной: чьерт, я бы ей вдул)

Мойра в чулках и униформе под катом

@темы: житие мое, ангст

---

Я нихрена не умею делать баннеры.

Есть такое вот мероприятие, заходите. Будет пунш с пирогом)

<a href="http://fantastics.org/archives/720#more-720"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/2/4/6/1246224/72204343.jpg"></a>

<a href="http://fantastics.org/archives/720#more-720"><img src="http://static.diary.ru/userdir/1/2/4/6/1246224/72204704.jpg"></a>

@темы: конкурсы, фантастика

---

Че-то распикспамилась я...

Однако же серия эта не выходит у меня из головы. Нарисовалось.

SP. Tea Party by ~BastetSeimoore on deviantART

под катом несколько картинок на ту же тему, тока уже возрадуйтесь не мое

тыц

как-то особенно меня доставляет первая. потому что создается ощущение, будто это фотка Картмана с мертвыми (и убитыми им) людьми.

@темы: Картман, куклозаклание, Саус Парк

---

Это будет пост для всякой херни, в которой я прозябаю выходные

- Смотрю какой-то новый сериал "Американская история ужаса". Че-то мне пока реально страшно)
- Ещё начала смотреть "Дживс и Вустер". Хью Лори очень плохо играет. Мне хочется его ударить. Время от времени непроизвольно пытаюсь воспроизвести прекраснейший PR Фрая. Кстати, беларуский затверделый звук "ш" гораздо ближе к правильному британскому "sh", чем русский аналог.
- (О.о)?.. Для меня действительно неожиданность, что народ так лажает "Скотта Пилигрима". Я, видимо, чего-то не понимаю в кинематографе.
-Продолжаем заниматься херней, ибо эти выходные бесконечны. Решила я такая посмотреть "17 мгновений весны". Все говорят, что оно классное, и ещё там фашисты. Подумала, что каких-нить полтора часа старперского фильма я ещё в состоянии выдержать, ан нет жеж, это оказывается сериал. Вашу мать.
И только что у меня состоялся диалог с мамой о том, как в советские времена она была активисткой жуткой и о том, как она бы меня воспитывала, будь сейчас советы, и том, как я бы её с энтузиазмом позорила)

запись создана: 04.11.2011 в 21:31

@темы: житие мое, фильмы

---

Фильмикии

Посмотрела фильм "Класс". (что-то у меня рецензентский рефлекс рассказать о том, в какой стране был снят и кто режиссер)) Насколько мне известно, есть куча фильмов о стрельбе в школе, не знаю, хочу ли смотреть их все - потому что и этот дался мне тяжко. В моем классе тоже была строгая иерархия. До такого у нас, конечно, не доходило, но были все-таки личности, которые немало страдали от "элиты". Как-то все это гадко, ужасно и тд, и, осознавая свое педагогическое образование, и теоретическую миссию по перевоспитанию тому подобных дегенератов, мне совсем не хочется в школу, потому что я не знаю каких душевных сил нужно быть человеком, чтобы с подобным бороться. Тем более при такой зарплате) А фильм недурственный, как-то даже все актеры были совсем молодцы.
У фильма было 7-исерийное продолжение. Что-то они это дело чересчур уж ухэппиэндили.
Мне очень нравился взгляд Йозефа перед тем, как он выстрелил себе в голову. Он как будто бы знал, что уйдет один.

@темы: фильмы

---

я вас люблю, чего же боле

Давно уже не постила нарытый фанарт - даже не помню, может, что из всего этого уже выкладывала. Для единошипперников.

исчо

@темы: Генриетта, Кенни, фанарт, Стэн, Картман/Кайл, Саус Парк

---

Оставайся всегда классным.

спойлеры

Мне кажется, я вряд ли смогу полюбить какого-то персонажа сильнее, чем Картмана. То, что он вытворил в последней серии, просто не имеет названия и не имеет вообще никаких аналогов. Я не могу вспомнить ничего интереснее и удивительнее чем то, как работает его мозг. Он бесконечно непостижим, его личность - это невероятный баланс полного безумия и сверхгениальности. Его жизнь - это постоянная игра с людьми, в людей и с собой. И епт жеш, он делает такие вещи, пока ему всего 9 лет.
Я не знаю как правильное называется в психологии то, что он делал - это некое овеществление и сюжетное разыгрывание сложного психологического процесса. Или какой-то своеобразный ритуал по инициации взросления, в котором он чувствует потребность, чтобы запустить необходимый процесс в себе. Однако, как же жутко то, что у него столь естественные для детей вещи протекают совсем уж девиантно. Конечно, совсем не факт, что он действительно от всего этого повзрослеет прямо сразу, и тем не менее это определенно запустит некий механизм самовнушения у него в голове, и мне очень хотелось бы увидеть, что что-то и в самом деле изменилось и чтобы Мэтт и Трей не замяли эту тему что они скорее всего и сделают. В смысле, мне правда хотелось бы знать, что есть "взросление" в понимании Картмана, потому что вряд ли он воспринимает это, как "умение брать ответственность за свои фэйлы", как имели в виду остальные.
В общем, я очень и очень под впечатлением. Что-то Мэтт и Трей совсем уж жгут в этом сезоне.

@темы: Картман, Саус Парк

---

Нашла в интернетиках. Создаем анимешек. Это предположительно я.


ссылочка

@темы: мобик

---

Мои работы с бэттла 2

«If you go where you want in Sin City, you can find there anything»

Ну и фик, конечно же. Памятуя об эпичности, в которую я склонна скатываться, в следующий раз хер жеш я соглашусь написать фик и нарисовать арт за неделю. Тем не менее, о фике: в "Городе грехов" мне понравилось слишком много вещей, чтобы их перечислять. Фразы Марва про Богиню так прочно засели в мозгу, что упорно не хотели оттуда убираться, пока я не включила их в текст.

Название: Rest In Piece.
Автор: Bastet Seimoore
Фэндом: Саус Парк
Рейтинг: R.
Пэйринг: Картман/Кайл.
Жанр: нуар, дарк-фик, маленькие проблески ангста.
Дисклаймер: ничего не мое, все принадлежит Мэтту и Трею.
Размещение: где угодно, только предупредите. ©
Предупреждение: пафос, АУ, пов Картмана, матюги, насилие, бред.

тыц

Чертовски жаркая ночь. Мерзкая комната в мерзком районе мерзкого города. Я смотрю на совершенство. Он говорит, что хочет меня. Я не хочу разбираться, как мне могло так повезти. Он говорит, что я нужен ему. Он пахнет так, как должны пахнуть ангелы. Он идеален.
Кайл. Он сказал, что его зовут Кайл.
Серые простыни отдают сыростью, потолок над нами обвис и будто покрыт трупными пятнами, по бугристым обоям медленно ползет мокрица. За окном шумит ветер, слякотно едут машины, поет полицейская сирена.
Рядом лежит он и тепло дышит мне в шею. Я никогда раньше не занимался сексом с людьми, которых должен убить.
Мне кажется, что его красные волосы горят в темноте. Если запустить с них пальцы, можно обжечься. Впрочем, я уже обжегся – ощутимо саднят следы, что он оставил зубами и ногтями. Я не хочу отсюда уходить, та часть моего тела, к которой прижимается он, не пошевелится, чтобы не разбудить его и не прервать это ощущение влажного дыхания на моей коже. Белеет хрупкое плечо во мраке, горят волосы. Я бы мог свернуть ему шею в одно мгновение.
Тикают часы, и до утра осталось гораздо больше, чем до конца его жизни. А может и до конца моего нормально существования. Я спятил. Я определенно спятил.

Он был первым, кого я увидел по приезде в город. Все правильно, я не местный – по своей воле я и дня бы не задержался в этой клоаке. Меня попросили привезти своих парней помочь какой-то родне босса разобраться с местными нью-джерсийскими крысами, которые утратили чувство реальности и нагло заполонили все привлекательные закоулки маленького городка – клубы с кислотой, притоны с порошками, окружную дорогу с рулевыми проститутками, подвалы с куревом и даже точки с поставкой оружия.
Я приехал сюда не потому, что позволяю боссу помыкать мною. Скорее причиной этому послужила искренняя любовь к своему делу: выкуривание подобного отребья из насиженных мест, погромы, расстрел ничего не соображающих идиотов, крики, мольбы, звуки ударов, звон бьющихся стекол, групповые избиения и изнасилования, сломанные ребра, зелень бутылочных розочек, лежащие неподвижно тела, хруст чьих-то пальцев под подошвой ботинка, черные матовые ручейки крови… Конвейерное уничтожение, эпические сцены насилия, тотальный геноцид. Я отдаю себе отчет, что родился не в свое время. Или был в определенном месте на определенной службе в прошлой жизни. Не зря же я и сейчас ношу на лацкане пальто значок со свастикой – золотой, сделанный под заказ, точно такой же, какие носили в Третьем Рейхе. Это моя дань уважения идейным вдохновителям.
Мы приезжаем на станцию, закутанную в серый бетон и мокрый снег. Я курю на платформе, слушая как за спиной выгружаются из вагонов мои парни. Они шумные, все обходят их стороной. Половина из них обривает головы, и каждый носит тяжелые ботинки со шнуровкой. Эти ботинки по-солдатски грохочут о перрон, месят в коричневую жижу едва сровнявшийся слой снега.
Над сумеречной равниной, куда утекают рельсы, дребезжит голос диспетчера. Состав громыхает, судорожно дергаясь, угрожающе шипит и воет, выпуская в небо жирный дым. Он упирается мордой в черно-белое ограждение, за которым возвышается цементный блиндаж – это конец его пути. Конечная станция.
На блиндаже неподвижно сидит парень. Протяни он руку – и в ладонь ткнется стальная пасть состава. Волосы и плечи его усеяны хлопьями снега – он сидит, скрестив ноги по-турецки на ледяном цементе, распахнутый плащ шевелится на ветру. Я смотрю на его слепяще-красные волосы, и моим глазам становится больно. Мне кажется, этот парень собирается с духом, чтобы совершить суицид. Чтобы на другой день сесть не на блиндаж, а на рельсы, и встретить поезд в последний раз.

Планы немного меняются. При встрече с нужным человеком я узнаю кучу нюансов и тонкостей, которые не позволяют мне начать свою работу немедленно. Кто-то кому-то должен, у кого-то какие-то связи, кто-то кому-то приплатил – в итоге мне говорят немного подождать. Гостеприимно угощают выпивкой, дурью и баблом, чтобы парни развлеклись перед тем, как приступить к работе. Мы согласны ждать сигнала. Парни недовольны, они рвутся понюхать крови – для них все это слишком сложно и запутанно. Поэтому у них предводительствую я. К счастью, я всегда знаю, что нужно сказать людям, независимо от того, кто передо мной стоит и что я должен внушить.
Город расстилается перед нами, как шлюха, приглашающая в себя. Мы без стеснения идем его изучать: веселиться, ржать и пить с теми, кому завтра размажем головы о бордюры. Эта часть мне тоже очень нравится. Это закаляет характер, формирует различия между мною и обывателями. Это не означает, что мне наплевать на того, кого я узнаю за банкой пива – наоборот. Это делает их для меня особенными. Их смерть в дальнейшем отличается эмоциональной полнотой и значимостью, что делает момент убийства особенно красивым, ярким и запоминающимся.
Мы обосновываемся в каком-то насквозь отсыревшем бараке и разбредаемся по городу в поисках развлечений. Я тоже вполне представляю, куда хочу пойти.
Клуб называется «Шторм». Название ему здорово подходит, потому что уже у входа стоят качающиеся торчки, явно наблюдающие во мне приближение неведомого чудовища – судя по выражениям их лиц, в их окисленном восприятии я размером с дом.
Коричневые от автозагара громилы изображают секьюрити. Они едва скользят по мне взглядом, забирая двадцатидолларовую бумажку за беспроблемный вход. Я оказываюсь внутри, подавляя в себе желание брезгливо отдергиваться от проходящих мимо посетителей клуба. Здесь определенно собрался весь цвет здешней джерсийской общины. Их достаточно легко отличить от среднестатистического американца – все они представляют собою воплощенную безвкусицу. У меня просто рябит в глазах от сочетаний несочетаемого, тонн геля и лака в волосах, слоев косметики, звяканья дешевой бижутерии. От смешения запахов курева, резких одеколонов и глицеринового дыма с непривычки подкатывает тошнота. Но я не уйду отсюда – сегодня здесь у меня определенная цель.
Мистер Кейчер, под чье временное руководство я попал, в нескольких штрихах обрисовал мне сложившуюся ситуацию, согласно которой на его территории неожиданно и фактически незаметно возникла и процветает конкурирующая банда из Нью-Джерси во главе с неким ПиДжеем. Этот ПиДжей кормился прямо из рук мэрии, которая таким образом вознамерилась вытеснить из подпольных рынков царивших там ранее авторитетов. Здесь, как и везде, велась весьма сложная игра, где выигравший получал власть и деньги, а проигравший – пулю в лоб.
Мистер Кейчер не мог просто так объявить охоту на Нью-Джерси. Ему нужно было покровительство и одобрение свыше, которое он должен был получить со дня на день от оппозиционерской коалиции, готовившей путч в мэрии. При нынешней анархической ситуации в стране, это было обычным делом.
Как только я получу сигнал, в первую очередь лицом в асфальт ляжет ПиДжей. И рядом с ним со вспоротым животом должен лечь КейБи, его официальный помощник, правая рука и второй человек в этой компании сброда и отбросов.
Клуб «Шторм» был их резиденцией. Все ниточки от поставки нелегальных товаров и их распространения дергались отсюда. Я просто пришел на них посмотреть. Увидеть удобные позиции, из которых они будут отстреливаться, убедиться, что тут у всех под мешковатыми майками выпирают пушки, засунутые в джинсы.
У барной стойки я заказываю какое-то пойло, именуемое здесь скотчем – в двух шагах от меня дергаются, похабно потираясь друг о друга, размалеванные парни и девицы, лоснящиеся от пота, вульгарно румяные, токсично взвинченные. Гитлер видел не всех недолюдей. Будь он моим современником, он бы расширил список рас, портящих генофонд человечества.
Я пью свой предполагаемый скотч из ребристого стакана, рассматриваю их в разноцветных всполохах и линиях цветомузыки. Животные, страстно отдающиеся инстинкту. Никакого намека на борьбу с Эго. Генетический мусор, в своем эволюционном развитии недалеко ушедший от приматов.
Мне действительно крайне интересно, что представляют из себя те, кто пытается руководить этим сбродом.
Ко мне подваливает тощая блондинка – под сетчатой блузкой нет лифчика, худосочная задница обтянута шортами. Но грудь у нее бесспорно хороша. Из-за музыки я не слышу, что она говорит, но заказываю ей выпивку и, судя по всему, угадываю все правильно. Она прикладывается к стакану губами, влажно сияющими от блеска. Неряшливо махровые ресницы дрожат, судорожно дергается горло, проталкивая жидкость в пищевод – если воткнуть в него этот декоративный зонтик из стакана, то кровь будет разбавлена мохито. Или воткнуть ее собственные бесконечно-синие ногти. Она допивает и улыбается мне. И я ей тоже.
– Надеюсь, когда будет погром, ты тоже будешь здесь и зальешь кровью стойку, – доверительно говорю я ей.
– Что? – продолжает улыбаться она, на всякий случай кокетливо поднимая бровь. Она тоже ничего не слышит, к сожалению.
Зал наполняется криками и становится еще более шумно, хотя это кажется мне невозможным. Гости поворачиваются ко входу. Кто-то идет сюда – кто-то, кого встречают все здесь.
Я смотрю в ту сторону, чтобы просто увидеть. Этого будет достаточно. Я взгляну, чтобы потом можно было считать его знакомым, и потом с невыразимым удовольствием покину эту свалку человечества.
Пока мы с парнями вынуждены ждать, я даже не знаю, чем занять себя. Придется жевать что-нибудь и изучать каналы по ящику в бараке, где мы разместились.
Толпа расступается, чтобы выпустить ко мне долгожданного гостя. Определенно, он мой ровесник. Тускло-рыжие волосы вздыблены вверх, на узких плечах болтается ультрафиолетово-белая майка, светлые джинсы, дорогие кроссовки, очертания пушки на пояснице, крупные кольца и россыпь сияющих крестиков на груди.
Он приветственно хлопает по плечам и открытым ладоням, дарит улыбки и шлепки девушкам. Мне откровенно нравится то, что я вижу, потому что его здесь все любят. Это все равно, что встретить Иисуса. Даже моя блондинка с синими ногтями разворачивается всем корпусом к нему, опирается локтями о стойку, выставляя плоский живот – так животные демонстрируют смирение и покорность. А эта сучка демонстрирует еще и желание.
Поразительно, но он идет к ней, вынырнувший из моря обожания. Его рука скользит по ее талии, и он касается губами ее отравленных химией волос. Девушка закрывает глаза и тянется к нему всем телом. А он смотрит на меня.
– Че, в первый раз здесь? – что еще более удивительно – я его слышу, как будто здешняя музыка тоже дает ему свободу и личное пространство.
Я не отвечаю и опускаю глаза на протянутую для рукопожатия ладонь.
– КейБи. Я здесь типа администратор.
– Эрик Картман, – я пожимаю его шершавые, насквозь джерсийские пальцы, отмечая, что у него единственного одеколон пахнет хоть в какой-то степени приятно.
Девушка висит у него на руке, как атрибут.
– Ты сюда недавно примотал, я так понимаю, – говорит он, и мне остро хочется съездить ему по физиономии, потому что я уверен, что в отличие от остальных, он умеет разговаривать нормально – без всех этих разжеванных интонаций. – Если нужно показать, че тут и где, обращайся. У нас тут все есть, ты быстро освоишься…
– Он ниче такой, прикинь, угостил меня даже, – вставляет девушка, растопыривая свою хищную когтистую пятерню у него на груди.
– Уже познакомился с Бебе, чувак? – он разворачивает ее к себе лицом, и приподнимает ее блузку, открывая моему взору белую спину. – Она сегодня ночью свободна, сечешь? – У девушки над ягодицами татуировка со стрелкой, уходящей в глубины шортов: «Зайди ко мне».
«Не хватало мне еще джерсийской заразы от нее нахвататься», – с брезгливостью думаю я, поднимаясь со своего места и засовывая руки в карманы.
-Я думаю, твоей самке лучше совокупиться с кем-нибудь себе подобным.
КейБи заинтересованно поднимает брови, цепко пройдясь глазами по моему лицу и одежде. Бебе смотрит через плечо, медленно, явно под действием наркотика, кривит губы, силясь воспроизвести что-нибудь истеричное. Парень шепчет ей что-то на ухо, и она послушно исчезает.
– Я провожу тебя к выходу, чел, – он нахально ухмыляется, придвигаясь ближе.
Я вижу, как точкой блестит сережка в его ухе, как переливаются крестики на груди. У него белая улыбка, никаких вонючих драгоценных коронок, что вставляют себе эти джерсийцы в зубы, ни одного шрама на лице и руках. Я представляю, как на днях вставлю ему лезвие в рот и дерну в сторону, вспарывая эту гладкую щеку.
Мы идем к выходу бок о бок. Мы не идем к выходу. Мы проходим сквозь арки, заполненные африканскими бусинами и целлофановыми лохмотьями. Мимо диванов, где ритмично двигаются и медленно шевелятся тела в сползшей одежде, мимо ниточек дыма и столиков с картами. Мимо площадки, где дерутся и делают ставки. Мимо дверей, ведущих в полные пожелтевшего кафеля туалеты.
Если ты пырнешь меня тем, что зажимаешь в кармане, КейБи, я сломаю тебе руку. Потом обе ноги, а твоим этим ножиком расковыряю тебя от уха до уха.
Мы выбираемся наружу во двор, пропитанный запахом мусорных баков. Хлам бесформенными руинами обрамляет круг света, стекающего с фонаря. Мокрый снег прячет источники вони в грязноватых пирамидах и ямах, вода пробивает устья в корочке льда, помойно бежит к ржавой решетке канализации.
– Нам нужны пацаны вроде тебя, – говорит КейБи, оставаясь у залитого розовым светом порога и опираясь рукой о покосившиеся перила ступенек. – Но не ты.
– Меня это должно расстроить? – я достаю пачку сигарет, можно закурить без опасений – обе его руки у меня на виду.
Он раскачивается, теребя свой унизанный заклепками ремень, капли снега исчезают на его плечах и волосах. Он рассматривает меня с удивительным лицом – я не могу понять сколько в нем жалости и сколько презрения.
– Я просекаю, чего ты тут ошивался. Я так понимаю, ты тот ненормальный урод, который привалил из Техаса с кучей парней для Кейчера. Ты охрененно быстро почувствовал себя здесь хозяином, – он рассматривает свои ногти, явно не опасаясь, что я могу выстрелить в него или сделать еще что похуже. – Че за дела?
– Ты меня с кем-то путаешь, джерсийский потрох, – смех изливается из меня пополам с дымом.
– Мы могли бы расфасовать тебя по этим ящикам, жирдяй, этой ночью. Чтобы твои знали, с кем связываются. Но я сегодня типа настроен на позитивчик, ага, – меня забавляет смотреть на его жестикуляцию, так что я охотно даю ему высказаться, созерцая все эти распальцовки и подергивания подбородком. – Так что вали-ка ты отсюда со своим отребьем, пока ничего не началось. Нас гораздо больше, и мы вам нашмонаем так, что мало не покажется.
– Все сказал? – у слов сигаретный вкус, я тоже благодушно настроен – отчего-то вербальный и невербальный язык Джерси не раздражает меня в его исполнении. Возможно, потому, что где-то под этой залитой косметикой прической чувствуются зачатки разума.
– А ты все усек?
– Вы тут все равно скоро передохнете от СПИДа, который передаете друг другу быстрее, чем косяк. Восприми меня, как санитара человечества.
– А как Боженьку тебя не воспринять?
– Давай, было бы славно.
– Пососи мой член, жирный мудак.
– Рот свой джерсийский прикрой, пока самому не вставили, – неожиданно хорошее настроение проходит, и мне остро хочется отправить почти докуренную сигарету куда-нибудь за шиворот этому тощему педику.
– Топай отсюда, пока пацаны не вышли воздухом дохнуть, а то они живо весь твой жир по стенкам раскатают, – помахав на прощание своими кольцами, он возвращается в этот улей.
Что-то невыразимо бесит меня в том, что он только что вякал. Скорее всего, дело в его маниакальных попытках столь наивно прицепиться к моему весу. Если он полагает, что на разборках беседы по понятиям ведутся в таком ключе, то сложно вообразить, как и за что ему удалось стать вторым человеком в этой пусть и недоразвитой, но все же банде. Вполне возможно, что он для этого отсасывал у всех и каждого – то-то его так бурно приветствовали остальные.
Выходя на тротуар, я понимаю, что не в силах успокоиться. Этот сраный КейБи здорово меня разозлил – так сильно, что пальцы мои сами по себе поглаживают складной нож, покоящийся в кармане, подаренный моими парнями когда-то в честь памятной чудной резни.
У входа в клуб рядом с обкуренными подростками качается знакомая мне Бебе. Возможно, сегодня она мне действительно пригодится.


Мысль поиграть с Бебе в Джека-Потрошителя, признаюсь вам, была чудо как хороша. Но она, к сожалению, так и осталась неоформившейся и не созревшей толком мечтой, потому что я уже давным-давно привык играть в совсем другие вещи.
Эта мелкая сучка разболтала все, что меня интересовало, дыша пинаколадой и моими сигаретами. В частности, теперь мне был известен адрес проживания этого рыжего джерсийского ублюдка. Я без сожалений оставил свою спутницу уползать под стойку захудалого кабака, куда я ее привел, и, прислушавшись к себе, понял, что все еще настроен отрезать язык этому гребаному КейБи.
Квартал, где он живет, находится недалеко от места сборища здешнего сброда. Указатели висят на своих местах, так что к трем часам ночи я с предвкушением жму на продавленную кнопку звонка, чтобы убедиться наверняка, что маленький уродец все еще трясет своим задом в клубе.
Я крайне удивлен, услышав поворот ключа в замке и дребезжание снимаемой цепочки. В открывшемся проеме появляется некое неземное существо с огромными зелеными глазами и сияющими медными кудрями.
Я смотрю на него и смотрю, не чувствуя утекающих минут и понимая, что в голове моей творится что-то не то. Это же определенно… И все же… Я его правда видел. Но, может быть, не сегодня. Может быть, тогда на перроне… Или…
– Вы к Кайли-Би? – спрашивает стоящий на пороге парень, едва приоткрывший дверь и явно не собирающийся пропускать меня внутрь.
– Да… – машинально киваю я.
– Он сегодня дома не ночует, – категорично говорит он, как будто врет и не врет одновременно и намеревается закрыть двери, но я не позволяю.
Толкаю его внутрь, и сам заваливаюсь в ободранную голую прихожую с проводом телефонного аппарата на полу и зеркалом напротив двери.
Я осматриваюсь, парень молча потирает плечо и глядит на меня. В зеркале я вижу этот прищур глаз, острый нос, тонкую шею. Чувствую себя Алисой, прыгнувшей в нору. Я не понимаю, что с ним не так, и не понимаю, почему не могу произнести очевидное. Все же легче оказывается сказать: «Его точно здесь нет?»
Парень продолжает смотреть и отражаться в зеркале. На нем серые пижамные штаны и такая же серая рубашка. Волосы всклокочены, как будто недавно высохли после душа. Вокруг все грязно-черное. Это невозможно назвать домом. Здесь начинаешь чувствовать клаустрофобию уже с порога. И парень посреди всего этого похож на праздничный пирог.
Мои ассоциации тоже мне чужды, как будто эта шлюха Бебе подсыпала мне что-то в стакан, что вполне могло быть правдой.
Я заглядываю в пустую спальню, пустую кухню, пустую ванную и убеждаюсь, что здесь больше никого нет. Но кровать большая, здесь могут спать два человека…
– И когда он?... – начинаю спрашивать я и запинаюсь, потому что он подходит ко мне.
Он ниже меня ростом. И он точно мой ровесник. Он протягивает руки и сжимает отвороты моего пальто, он смотрит мне в лицо, как будто я ему тоже кого-то напомнил. Аккуратные пальцы оглаживают ткань и цепляются за значок. Он смотрит на миниатюрную свастику и вновь поднимает на меня глаза. Кажется, это испуг. Или надежда. А может, я уже вообще ни черта не понимаю. Особенно меня радует, что у КейБи не было таких волос. И я не смотрел так близко в его глаза. Я никогда не видел и не хотел замечать тоску таких больших масштабов. И прежде чем я пытаюсь достучаться до себя, он действительно говорит это:
– Ты мне нужен.
После осознания того, что это один из немногих людей, которых мне сразу же не хочется рассматривать изнутри, я вдруг понимаю, что не помню, был ли я кому-либо нужен всю жизнь. По крайней мере настолько, чтобы это решались произнести вслух.
И мне сложно припомнить хоть кого-либо, с кем я ощутил бы потребность в такого рода вещах – он тянет меня к себе, и его губы касаются моих. И когда он целует меня, я ошарашено чувствую, что он действительно хочет меня целовать сам. И как он пахнет… как же он пахнет…

Я прекрасно знаю, что должен был сделать. КейБи все равно пойдет в расход вместе с шайкой джерсийских выскочек, занявших чужие клубы и притоны. Мне кажется, о существовании Кайла вообще никто в этом городе не подозревает, и поэтому он тоже должен был отправиться в небытие.
Я сделал что-то такое, от чего мне не по себе. И это не имеет никакого отношения к тому, что я переспал с парнем. Хотя, наверное, все-таки имеет. От моей безупречной репутации зависят мой авторитет и мое положение в банде. Я переспал с парнем. Возможно даже, с джерсийцем, хотя у Кайла не было ни идиотского акцента, ни показушных жестов, ни всей этой вычурной атрибутики. Зато в нем было кое-что похуже – Кайл был евреем, и я пока в состоянии отличить обрезанный член от необрезанного. То, что я сделал, не имело ни внятных оправданий, ни прощения. Будь на моем месте кто угодно другой, я бы незамедлительно приказал бы отрезать ему яйца и зашить их провинившемуся в рот.
Мои парни не спали с кем попало. У многих из них даже были постоянные девушки. Они ненавидели ниггеров, жидов, азиатов и мусульман почти так же сильно, как я. Они умели пробивать головы арматурой, поворачивать нож между ребер, ломать кости и хрящи с каменным лицом, без заминок, не испытывая ни малейшей доли сожаления или страха.
Они вернулись с улиц города незапятнанными, чистыми, обритыми налысо ангелами смерти. Многие такие вещи чувствуются интуитивно – и я всегда был уверен в каждом из них, как в себе.
Сейчас же больше всего на свете мне хотелось увидеть хоть в одном из них что-то столь же неправильное и грязное. И, когда Стиллер, внучатый племянник моего босса и мой неофициальный помощник, доносит мне, что одного из парней вчера приволокли сюда пьяным из комнаты одной джерсийской проститутки, я чувствую необыкновенное счастье, бесконечное ликование и почти уже несущественное облегчение.
Нужно быть либо придурком, чтобы так опускаться, либо крайне осторожным, чтобы не попадаться.
Парня выволакивают из его постели, обливают на улице водой, чтобы проснулся, и долго методично бьют, пока я курю и с поднимающимся настроением наблюдаю. Есть у меня необъяснимое приятное ощущение, будто бьют его за то, что сделал я. По сути, так оно и есть.
Мои знакомые всегда восхищаются тем, как мне удается поддерживать дисциплину в таком большом отряде. Это же очень просто, если даешь людям выбор без выбора: либо будь с нами и будь всем, либо – не с нами и никем.
Все идет своим чередом, если говорить о времени, когда нам приходится выжидать. Кто-то с голым торсом делает физические упражнения на улице, кто-то моет и драит барак, где нас разместили. Я ничего им не приказывал, они уверены, что в добровольной мотивации к работе проявляется чистота расы. Они так думают, потому что я им это сказал. По крайней мере, все это – лучшее, что они могут выжать из себя. Как только кто-то из них поймет что-то более сложное, чем денежные расчеты в магазинах, у них вполне появится шанс занять мое место. Я набрал их с улицы, из таких помоек, что каждый из них счастлив сейчас быть на своем месте.
Вечером я снова отпускаю их погулять и развлечься, а сам иду на встречу с Кейчером, чтобы разузнать, долго ли нам еще просиживать задницы в этом убогом городишке. Меня сопровождают неизменный Стиллер и громила Эмиль, французский эмигрант, так и не нашедший себя на рынке труда и конкретно спившийся до того, как я нашел его в одном из дрянных баров Колорадо.
Мне вновь обещают, что нас позовут на днях, и в ответ на мою красноречивую мимику я слышу, что нам поднимут оплату за столь долгое ожидание.
Стиллер уходит к причалу, где в кабаке проводит вечер часть моей банды. Эмиль отправляется искать видеосалон, чтобы смотреть фильмы в пустых комнатах в обнимку с Джеком Дэниэлсом.
Я иду на вокзал, куда ровно в девять прибывает поезд. Снег падает колючими иголками, неприятный и морозный. Дороги рвано обледенелые, наст хрустит под колесами машин.
Парни пьют и развлекаются в теплых салонах. И это абсолютно мое дело, чем в этот вечер займусь я.
Вокзал объят празднично-оранжевыми огнями. Вокруг него ритуальными кольцами выстроились заснеженные холмы автомобилей. Я слышу гудок, и бормотание диспетчера тонет в заполненном снежинками воздухе.
На девственно белом перроне пока темнеет одна-единственная запорошенная цепочка следов. Я вижу, как вдали желтеют приближающиеся огни поезда, они похожи на глаза ползущего к нам первобытного змея.
Ветер задувает под одежду, и я зарываюсь подбородком в ворсистое тепло шарфа. Плещут в воздухе полы тонкого плаща, свет оранжево искрит в его волосах. Я подхожу к нему и стаскиваю за руку с блиндажа. Он выглядит так, будто ждал меня, а не поезд.

Когда я просыпаюсь, он уже здесь. Собственно, я и просыпаюсь от грохота, с которым он собирается.
Увидев, что я на него смотрю, он говорит что-то вроде: «Приуа, жирдяй!» и продолжает метаться по комнате как ни в чем ни бывало. Он напяливает футболку с длинными рукавами, поверх нее еще одну, кислотной расцветки, останавливается у зеркала и давит в ладонь содержимое одного из тюбиков, валяющихся в беспорядке на трельяже. Я тупо пялюсь на его задницу, одетую в до боли знакомые трусы, таращусь на то, как он запускает пальцы в свои густые локоны и зализывает их вверх, собирая неряшливый, но наверняка модный, куст на макушке. Щедро оросив себя лаком, отчего по всей комнате распространяется удушливо-сладкий запах, он возвращается к вороху одежды на стуле и напяливает на себя узкие джинсы с цепями и нашивками.
Я осматриваюсь в комнате, чтобы убедиться, что засыпал в ней же.
Вижу свое пальто, небрежно брошенное на спинку стула, свои ботинки. Пушка лежит на расстоянии вытянутой руки. Можно взять и в одну секунду залить все здесь кровью.
Я устраиваюсь поудобнее на вялых подушках, скрещивая руки на груди, и возвращаю свое внимание джерсийцу. Тот надевает перстни на пальцы, садится на заваленный шмотками стул и поднимает на меня глаза.
Что меня успокаивает, так это то, что я не замечаю в них той восхитительной витражной яркости, какую видел у Кайла.
– Ты рисковый мужик, знаешь ли, – говорит мне он, стаскивая с трельяжа пистолет и щелкая затвором. Он наставляет его куда-то вбок, прищурив глаз – я бы не преминул прицелиться в него, если бы имел привычку играться с оружием перед тем, как засунуть его на место.
– Да на твоей роже написано, что у тебя с евреями разговор короткий , – продолжает он, и я сам поражаюсь, какого хрена я еще ничего не предпринял – передо мной человек из Нью-Джерси, к тому же явный еврей, да и просто хер из тусовки, которую я собираюсь пустить на мясо в ближайшее время.
– Как вы, интересно, все делите с ним?
– А как придется… Я не задрачиваюсь по этому поводу.
– И что, он часто так приводит к себе кого-то?
– Нет, ты у него первый такой, – эти слова мне неожиданно приятны.
– А у тебя?
– Я с тобой не спал, чел.
– У тебя часто бывает, что ты с кем-то зажимаешься?
– Это мое тело, и дело мое, так что отъебись.
– Что он здесь делает вообще?
– Это ты у него спроси, ага… Кажется, у него кто-то из друзей умер от рака, и он скатился в депрессию… Но я ниче такого у него не спрашивал. Ты с ним трахаешься, так что его и коли. Я сразу так и просек, что ты ему понравишься… – он поднимается со стула, стягивая за собою куртку.
– Да неужели?
– Ну вот как думаешь, какого хрена он на поезд ходит пялиться?
– Я думал, чтобы прыгнуть под него.
– А неа… Он боится сам. Он ждал тебя все это время. Он думает, что ты грохнешь нас обоих. Вот для чего ты ему нужен, неужели не видно?
Он выходит из комнаты, и я слышу его голос из прихожей: «Будешь выходить, дверью посильнее хлопни, замок защелкнется сам».
«Каков нахал», – думаю я, опуская ноги на холодный пол.

То, что сказал мне КейБи, не выходит у меня из головы. Когда мы с Кайлом шли к нему домой, он рассказывал о том, как работал фотографом. По приезду сюда он фотографировал только мертвых. Было и без всего этого очевидно, что Кайл ненормальный, так что неожиданным мне это не показалось. Но когда он спросил, хочу ли я, чтобы он меня сфотографировал, я отказался, чувствуя суеверный страх.
Потом он говорил о том, как учил азбуку Морзе, чтобы переговариваться со своим другом на уроках. Я признался, что в старшей школе обучил ей одного ботаника – так было удобно списывать у него тесты.
Еще мы готовили вместе пожрать – варили стремного вида макароны, похожие на червей, обжаривали мясные полуфабрикаты, которые нашли в покосившемся холодильнике завернутыми в целлофан. А потом тушили свет и шли в спальню, где Кайл раздевал нас, ложился под меня и крепко прижимал к себе.
Днем мне позвонил босс, спросил, как дела. Я охотно рассказал ему, сколько здесь клубов, притонов и баров, где собираются джерсийцы, а также где люди Кейчера, какой товар здесь в ходу и сколько примерно народа в кейчеровском штате, когда готовят путч, каковы примерные ставки на успех, как зовут подпольных авторитетов и примерный здешний товарооборот за месяц. Босс всегда мною доволен. Иногда он говорит, что если бы у него было несколько таких, как я, он бы давно перебрался в Нью-Йорк под тамошние водопады зелени. Я прекрасно понимаю подтекст: это означает, что я могу высовываться лишь до определенной степени. Он меня здорово боится, потому что понимает и видит, что я способен на многое.
Вполне возможно, что мне тоже немного осталось. Есть у меня предчувствие, что по приезду меня либо прессанут, либо не станут даже мелочиться. Возможно, для меня этот город – единственный шанс выжить. Кейчер явно в восторге от меня, и я уже готовлюсь к эдакому случайному разговору при свете тлеющих сигарет о том, что и ему такие, как я, не помешали бы.
Стиллер уже примеряет на себя мою роль – выхаживает в похожем пальто и бросается замечаниями направо и налево. Когда я на него смотрю, он сразу вспоминает, что я все еще здесь, и смущенно затыкается.
Я объясняю Стиллеру, Эмилю и еще нескольким смышленым парням, как мы разделимся и куда пойдем в скором времени. Остальные вполуха слушают меня, бесконечно влюбленные в один только мой голос, потому что я всегда говорю истину. Даже Стиллер смотрит мне в рот с неприкрытым восхищением. Мои пальцы ведут по карте, я стучу по клубу «Шторм» фильтром сигареты – там произойдет главная бойня. И черт возьми, мы загоним их внутрь, а пока они будут думать, как отстреляться, закроем все выходы и подожжем их. От одной мысли об этом внутри разливается тепло, как от алкоголя.
И тут все переворачивается вверх тормашками. Становится шумно, и я вижу, как в барак, напряженно озираясь, заходит он. Длинный распахнутый плащ, взъерошенные полыхающие волосы и бутылочно-зеленые глаза. Сигарета едва не выпадает у меня изо рта. В какой-то момент это похоже на сон: я вижу только его, движущегося ко мне, а все остальное меркнет и тускнеет. Потом темнеет еще и у меня в глазах, потому что я четко понимаю, что он пришел на верную смерть.
– Кто тут у вас главный? Я пришел к нему! – говорит он пронзительным от собственной решимости голосом, и я поднимаюсь на ноги, прежде чем кто-либо достал пушку и пальнул по нему.
Я поднимаю руки, снижая вскипевший шум, а также показывая, что говорить с ним, по крайней мере сначала, буду я.
– У нас тут все равны, так что не стесняйся – рассказывай всем. От кого ты?
Это политика, которую начал я и которой сам теперь вынужден придерживаться.
– Я пришел от Кайли-Би, – он явный псих, неужели он не понимает, что его ждет? Но я очень доволен им – что он не показывает, будто мы знакомы. С другой стороны, я боюсь, что он не помнит, что мы знакомы.
– Кто такой этот Кайли-Би? – недоумевающее тянет Стиллер.
– Второй человек в джерсийском стаде, – говорю я, вскользь улавливая уважение в глазах Эмиля и своего помощника – мне и положено быть информированным больше других. – Ну так что он нам передает?
– Ничего. Я пришел сказать, что джерсийский босс ПиДжей теперь куплен вашими хозяевами, Кейчером или как его… Это подстава! Джерсийцам ничего этого не надо, можно обойтись без крови – просто поговорите с ними, и они уйдут! КайлиБи уведет их, он сделает все, чтобы они остались живы. Отдадут вам все притоны, все ваши точки, или что вам еще надо!.. Без боя! Никто не пострадает! – он смотрит только на меня, такой уверенный в своей правоте и в том, что жизнь похожа на шахматы: передвинь кого-то и встань на его место. Впрочем, похожа, это же называется «съесть».
Если то, что он говорит, правда, то наша роль предельно прозрачна. Нужно не просто передвинуть Джерси, нужно сделать это кроваво, масштабно и страшно, чтобы никто не усомнился в силе новых у власти стоящих.
Я делаю медленный шаг навстречу нашему гостю, глубоко затягиваюсь и дымлю на него, якобы раздумывая над его словами. Все, затаив дыхание, ждут моего слова. Я смотрю на его открытую шею, расстегнутый ворот рубашки и пытаюсь внушить ему мысль о том, что он полный придурок.
– Беги к себе домой, пацан, и скажи, что мы придем и все обговорим. В этот ваш клуб. Ровно через сутки. И кстати, – я делаю лицо предельно безмятежным, туша сигарету у него над ключицей, – у нас нет хозяев. Мы сами себе хозяева. А теперь вон отсюда.
Он даже не кричит, открывает рот беззвучно и, отшатнувшись, дрожащими пальцами пытается дотронуться до ожога. Кажется, он ненавидит меня до глубины души, отступая назад и глядя на меня так, будто пытается снова узнать.
Парни ухмыляются, и никто не идет за ним, когда он уходит. Он свое получил, и я дал ему поручение. Я возвращаюсь на свое место с невозмутимым видом. Никто здесь не догадывается, что я только что спас ему жизнь.

– Жиртрест ублюдочный! Скотина недоразвитая! Урод долбоебский!
Поток ругательств не заканчивается уже несколько минут, но мне все-таки удалось войти. Сегодня в квартире снова Кайл. Он ходит туда-сюда, не глядя на меня, хватая то одну вещь, то другую и швыряя все на пол.
– А чем ты, жид тупой, думал, когда приперся в барак с радикальными нацистами? – я сдираю с себя перчатки и расстегиваю пальто.
– Ты ткнул в меня сигаретой, козел!
– А ты хотел, чтобы они в тебя по очереди куском трубы какой-нибудь ткнули?
– Что… Что ты с ними делаешь там? – он останавливается, прижимая пальцы к ключице. – Ты что, у них главный?
– Я собрал эту банду сам, и да, я у них руковожу, – отвечаю я, бросая пальто на уже почти привычный стул.
– Но ты разве не видел, что я еврей?
– Ты своим членом вроде не сразу трясти начал, – я опираюсь локтем о косяк двери, ведущей в спальню, рассматривая его потерянную и агрессивно настроенную фигуру. – Ну так что ты там про эту джерсийскую крысу говорил? Его так конкретно подставляют, получается? Откуда ты узнал? Ты тоже по притонам ходишь?
– Нет, но его друзья меня знают, – пожимает он плечами, – они мне рассказали, и я подумал…
– Что ты подумал? Что нас позвали сюда, чтобы спасти вас?
Он отводит глаза, очевидно, осознав наконец свою глупость.
– Я думал, вы тоже заинтересованы, чтобы все без кровопролития было… – бормочет он.
– Наоборот, еврей, мы заинтересованы в ваших кишках, развешанных, как гирлянды, по всему клубу, в ваших сломанных шеях и раскоряченных ребрах. И дело не в том, что там наверху они не поделили бабло – для нас дело в том, что вы должны сдохнуть. Все поголовно. Не будет никаких переговоров, никому это не нужно. Завтра мы придем, чтобы сжечь заживо этот сброд в забаррикадированном клубе и отстрелять поодиночке тех, кто попытается бежать, – я говорю это, не ощущая обычного удовольствия. Меня это раздражает. Но нравится, как вытягивается лицо Кайла. Он смотрит на меня, как на дьявола во плоти – мне кажется, ему тесно со мной в этой маленькой прихожей.
– Вы психи… И ты тоже…
– Я тебе сегодня жизни спас, между прочим.
– Так спаси и других! Ты же можешь!
– Как, интересно?
– Позволь Кайли-Би увести их из города! Спрятать где-нибудь!
– Ты серьезно? Когда Моисей устроил исход евреев, ему и то помогал горящий куст, который сделал ему казни египетские. Ты тут где-нибудь горящие кусты видишь?
Он смотрит на меня неуместно обиженно, почти надменно, как будто я не сделал то, что заведомо обещал. Хотя меня настораживает, что мои глаза снова смотрят на его волосы. Горящие и переливающиеся в ощутимом пламени, жар которого отдается у меня внизу живота. Библейский символизм кажется мне даже пугающим.
– Тогда уходи отсюда, – говорит он, отступая назад, открывая путь к двери.
– С чего бы?
– Я больше не хочу тебя видеть.
– Да ладно, – я никуда не собираюсь уходить, тем более что я шел сюда, настроенный снова славно повалять этого еврея в кровати. – А твой Кайли-Би сказал мне, что ты ждал меня.
– Откуда ему знать, кого я ждал? Он не знает даже, что ты его убить собираешься…
– Ну почему же? Он знает, – я придвигаюсь к нему, а он отступает к стене. – И он сказал, что ты хочешь, чтобы я убил вас обоих.
– Ты спятил?! – он наталкивается спиной на стену и нервно засовывает руку в карман брюк. В его глазах неподдельный страх. Это хороший знак, значит, он точно хочет жить.
Нависнув над ним, я в первую очередь выдергиваю его руку из кармана и поднимаю его кулак с зажатыми между пальцами ключами.
– Ткнуть меня ими хотел? – с восхищением спрашиваю я, наверняка этим штучкам он у КейБи обучился. – Да не бойся, не убью я тебя.
Его пальцы расслабляются, и он смотрит на меня вопросительно.
– А ты можешь хоть что-нибудь сделать? – спрашивает он.
– С тобой, да. Со всем остальным – потом подумаю, – говорю я и, отведя воротник его рубашки в сторону, приникаю губами к свежему ожогу.

Я ничего не обещал. Я ничего. Не. Обещал. В конце концов, евреям надо знать свое место: они – нива, на которой взрастет будущее нашей нации. Удобрение в землю. Ты должен быть похоронен, Кайл. Ты был рожден, чтобы подарить мне удовольствие, и теперь, выполнив свою функцию, ты ляжешь в землю, как все остальные твои собраться. Как и КейБи.
Кажется, я заметно нервничаю. Выдыхаю в звенящий от тишины мороз облака пара. На часах восемь утра, и мы отправляемся на праздник, которого так долго ждали. Парни вооружены пушками, битами, железными прутами, подтянутые, мощные, с бледными от холода лицами. Они разделяются на три группы и идут по затемненным утренник улицам, выныривая в фонарном свете и погружаясь в темноту. Долгий молчаливый поток, несущий разрушение и боль.
Я иду со Стиллером и Эмилем по пустой улице, курю уже хрен пойми какую сигарету, и мне кажется, что когда опустеет пачка, в мире не останется ничего – и ни единой живой души. Я не выспался. Едва я пришел, как было объявлено о начале операции. Я еще чувствую, как Кайл дышит мне в губы, такой живительный, невесомый и ненастоящий.
Черт побери, я так ничего и не понял. Зачем же ты приходил на перрон и ждал меня? Откуда взялся этот КейБи, и как это вообще получилось?
Я меряю шагами белый лед дороги, желая, чтобы с неба посыпалась саранча или тело покрылось язвами.
Нас должны встречать, а улицы пусты. Должен раздаться первый выстрел, но все тихо.
Под фонарем нас троих ждет парень в распахнутой куртке с мехом, его волосы собраны кверху. В ухе точкой блестит сережка, а на груди россыпь крестиков.
– Пришли на переговоры? – интересуется он, размахивая пушкой, будто пьяный.
– Не сразу, – шепчу я, когда мы приближаемся к нему – вполне возможно, нас сейчас держат на мушке из всех ближайших окон.
– Ты что, один пришел? – лезет вперед Стиллер, и у меня нет сил осадить его. Я в непривычной и незнакомой даже растерянности. Я бессознательно хочу увидеть хоть какой-либо знак. Или хоть какую-либо уважительную причину, чтобы не смотреть, как его располосуют. Иначе мне резко расхочется делать что-либо. Иначе я могу пойти и начать крошить своих.
– А вы что-то совсем толпой подвалили, как я посмотрю… – говорит КейБи, с опаской разглядывая Эмиля.
Переговоров нет. Никто и не собирался их вести. Эмиль выворачивает ему кисть с пистолетом, и я собираюсь закрыть глаза, чтобы не видеть. Никто не стреляет, джерсиец как будто бы действительно один. Я думаю об этом и все же смотрю. Смотрю, как парень изворачивается в руках громилы, срывает с себя крестик и без колебаний вбивает его Эмилю в глазницу. Стиллер ругается рядом, я наблюдаю заминку с тем, как тот пытается достать свой пистолет.
– Вашу мать, – это все, что я могу сказать, когда моя рука сама собой достает пушку, и я пускаю пулю Стиллеру в висок. Стиллеру, который спал и видел, как бы занять мое место. Стиллеру, который – внучатый племянник моего босса.
Рядом КейБи стреляет в скрюченного и сочащегося кровью Эмиля.
Первые выстрелы, сигналы к бою. Первые трупы, и я понимаю, что открыл для себя невидимый раньше тоннель – в райское место, которое я даже боялся вообразить. Внезапно мне становится ясно, что он приходил смотреть на поезд, чтобы уехать. И что у него не хватало сил самому…
КейБи смотрит на меня, улыбаясь. Зеленые-зеленые глаза. Мне хочется поцеловать его прямо здесь, потому что по сути… На самом деле… Я же понял это с самого начала, не понимаю, зачем поддерживал видимость…
Голоса приближаются, в любую минуту из-за поворотов могут показаться парни. Я приставляю дуло к его груди, выше ключицы, прямо в цель, туда, где я сегодня целовал его.
– Сделай это убедительно, – говорю я и стреляю, как раз когда черная с серым орда изливается на улицу. Они видят, как оседает тело на снег, и я иду к ним, махая рукой, чтобы шли дальше.
Мы идем к «Шторму». К большому костру.

Поезд уносит меня далеко от этих серых улочек, заваленных мусором и хлопьями пепла. Вагоны покачиваются, и колеса медленно отбивают металлический ритм. Мимо мелькают зубчатые стены леса, мощные ели, убеленные метелью, тонкие сосны, качающиеся на ветру.
Парни спят на своих местах, усталые и разочарованные. В городе никого не было. Никто не вышел к нам. Клуб оказался пуст. Закрыты были все бары и притоны. Жители боязливо прятались по домам, и когда парни полезли ломиться в квартиры – к нам нагрянули полицейские отряды с приветом от нового руководства.
Я не знаю, как он успел это все. Я вообще ничего о нем не знаю.
Это моя последняя ночь, если я вернусь в Техас.
– Посмотрю, как гроб, – говорю я проводнику, который сонно кивает мне в ответ.
В последнем вагоне багажное отделение. Туда мы поместили тело Стиллера, которого наверняка пожелают оплакать мой педрила-босс и вся его куча вшивых родственников.
В багажном отделении пахнет сажей и железом. Качается единственная лампа под потолком. Искры вьются в темноте, когда я, отбивая себе пальцы, разъединяю крепление вагонов. Мигая, гаснет свет. Я долго смотрю на убегающий вдаль состав, на клубящуюся над рельсами снежную пыль, и отчаянно пытаюсь не чувствовать себя одиноким.
Я включаю фонарь и веду лучом света по немногочисленным сумкам, чемоданам и предметам мебели. Это все я обязательно исследую потом на наличие каких-либо ценностей, а пока я сажусь на гроб перевести дух.
Запах сажи кажется мне дурманящим. Темнота холодно забирается под одежду.
Так получилось, что я все-таки убил его тем выстрелом. Но тело Кайли-Би так и не нашли. Я не подумал тогда даже, что вижу его в последний раз. Хотя я запомнил его очень хорошо, стоило закрыть глаза, как он тут же появлялся перед глазами. Как и сейчас. Мне даже кажется, что я вдыхаю его запах. Он пахнет так, как должны пахнуть ангелы.
Повинуясь странному порыву, я улыбаюсь и стучу по крышке гроба. Это азбука Морзе, жутковатый детский вопрос: «Кто там?»
Я слышу стук в ответ.
Кайл. Он сказал, что его зовут Кайл.
3.33 27.10.2011 Минск

@темы: слэш, фанфик, нуар, Картман/Кайл, Саус Парк, Бебе

---

Мои работы с бэттла

Как-то тяжко было представлять пейринг фактически только в качестве артера, памятуя о мнении анона с правдоруба и при таком уровне соперников-артеров. Однако ж теперь чувствую себя, хоть и задолбанной кайманом по самое не могу, но все же несколько потерянной в пространстве ибо вечерами никуда не надо спешить и ничего не надо делать, и мне страшно нужен какой-то стимул, чтобы так же интенсивно чем-то заняться.
Точка. А теперь непосредственно работы.

Это клип, ага. Кто смотрел "Город грехов", возможно, и узнал некоторые кадры. Сюжета в нем, в общем-то, никакого и не предусматривалось. На самом деле, мне уже было лень ещё и по сюжетному клипу заморачиваться. Если бы я этим озадачилась, то пришлось бы рисовать неимоверную кучу картинок о хрен пойми чем.

остальное

ну, понятно же, что первую половину месяца я находилась под впечатлением от Леди Гаги, клипы которой я удосужилась впервые посмотреть. Просто мне пообещали фашистов в клипе "Алехандро") Фашистов не увидела, но Гага в черном и с трубкой доставила) Она прекрасна.

SP. Prom-party by ~BastetSeimoore on deviantART

Judas by ~BastetSeimoore on deviantART

Bad Romance by ~BastetSeimoore on deviantART

@темы: слэш, Кенни, мая творчасць, фанарт, нацисты, Стэн, нуар, Картман/Кайл, Саус Парк