The Moonless Midnight

[lokey-from-yarnvind]

Случился деанон, так что можно повыкладывать тут кучу всякого по ФЛ, и картинощек как раз подкопилось.


Название: Перекресток, затененный кедрами
Персонажи: м-р Смайл, Левитт, Менеджер Вифлеемского отеля, Король Тысячи Сердец

Мне понравился новый постоялец. Я наблюдал за тем, как персонал выносит его вещи из экипажа, и отмечал, что привез он с собой немного. Не потому что мало имел, а, скорее, потому что был из тех, кому комната в моем отеле требовалась для статуса и престижа. Высокий шелковый цилиндр, инкрустированная серебром трость, галстук-боло с крупным звездчатым сапфиром – гость, без всяких сомнений, владел имением, в котором хранилась большая часть его роскошного гардероба.
Постоялец был примечательно высок, нездорово бледен – на здешний лондонский манер, – и немолод, и все же, производил впечатление человека деятельного и энергичного. Он не жалел денег на чай и щедро раздавал комплименты горничным. Больше всего мне понравилось то, как он отогнал от себя на улице маленького чумазого бродяжку, просящего милостыню, как приказал служанке убрать из своих комнат подсвечники и часы с херувимами эпохи барокко и сам вынес за дверь чудесный пасторальный пейзаж с двумя невинными детьми, играющими с собакой. Я попросил в его отсутствие заменить картину на другое полотно кисти Элсли. Разумеется, позже я мог бы принести извинения за это недоразумение. Впрочем, нет, я хотел бы принести их лично, предвкушая шепот детских голосов в темноте его спальни, топот маленьких ножек, тоненький плач и пение глупых считалочек в коридорах.
И это стало бы только началом. Мне рассказали, что новый гость не имел титула, однако был широко известен среди богемы Вейлгардена и слыл расточительным меценатом. Что у него не имелось недвижимости, приносящей деньги, а ремесло импресарио никогда не давало столько дохода, чтобы можно было позволить себе стать моим постоянным гостем. Мне рассказали, что его имя иногда звучало на баррикадах в доках, в пабах за столиками портовой матросни, в перешептывании шпионов Большой Игры, у беспризорников на крышах Флита, среди охотников за дрянью, вроде Паучьего Совета, в лавках, торгующих диковинкам, и на привалах археологов Забытого квартала. Большой простор для фантазий, живущих среди теней моего отеля. К тому же, он был из тех, кто лечат свои раны, телесные и духовные, забытьем лауданума или снами тюремного меда, а в комнатах его не переводились ивовый абсент и грибное вино.
Клянусь, он был мне очень по душе.
Что я и поспешил продемонстрировать ему при первой нашей встрече у фонтана в вестибюле.
Гость, отраженный длинным силуэтом в начищенном зеркале каменного пола, тронул уголок цилиндра, приветствуя меня:
-Чем обязан?- спросил он, с достоинством скрывая спешку – кэб ждал его внизу, чтобы увезти на какой-то публичный вечер в Вейлгардене. Кажется, в Махогани Холл шел «Летучий голландец» Вагнера, а в салоне Графини должно было состояться поэтическое чтение, посвященное романтике южных колоний.
Вестибюль я считал своим любимым местом в отеле. Он хранил мемориал – последнее напоминание о величии древнего города-государства, который был первым из похищенных Базааром городов. Каменный фонтан, выложенный трехцветной лазурной мозаикой, наполненный водой с привкусом вечности.
-Мне хотелось поприветствовать нового постояльца лично,- отозвался я, копируя его позу.- Надеюсь, комнаты и расторопность горничных пришлись вам по вкусу.
-Более чем,- кивнул он.- А! Так это вы менеджер отеля. Что ж, бесконечно рад личному знакомству,- он протянул руку в белой перчатке.
Итальянские глаза с темными веками смотрели прямо, его осанка и смоляные волосы – все это неуловимо напоминало мне Его, каким бы он мог быть, если бы обрел только одну новую жизнь, а не тысячу.
И я пожал его руку с удовольствием.
-Вы можете обращаться ко мне в любое время с любым вопросом,- произнес я ответную любезность и не смог удержаться – пересек границу здешней вежливости и ласково тронул его лицо, после чего продемонстрировал выхваченную из воздуха серебряную монету. Древний, исцарапанный металл и полустертый рисунок кедрового дерева.
Гость резко выпрямился, поджав губы. Фокус ему определенно не понравился, но он ничего не сказал – явно сам любил заставлять других испытывать неловкость.
-Небольшой подарок,- сообщил я, протягивая ему эту маленькую реликвию.
И он, постоянный посетитель лавок с редкостями, не смог отказаться. Повертел ее в пальцах, изучая обе стороны.
-Благодарю,- его рука вновь взмыла к цилиндру.
И мой гость ушел.
Унес с собой монету, явно зная, что подобных ей ходит много в Подмире, и это всего лишь никчемные копии, плодящиеся, несмотря на то, что на них ничего нельзя купить. Жалкие сувениры. И все же, той, что досталась ему, расплачивались в библейские времена.
Его тающий во мраке коридоров силуэт заставил меня испытать грусть. Меланхолия повела меня, словно тоскующего любовника, к балконам, под сенью которых я мог наблюдать, как он сходит по широкой лестнице вниз.
Улицу окутывал зеленый туман, на крышах сновали кошки, беспризорники возились у канав, приглушенные вскрики доносились со стороны Украденной Реки, а на проезде Женских Костей пытались разминуться двуколки.
Он остановился, не дойдя до кэба. Из темноты под оградой возникла фигура, шагающая неровно, с сутуленными плечами и руками, засунутыми в карманы. Это был молодой человек с неряшливо повязанным галстуком и взъерошенными темными волосами. Мой гость наверняка хорошо знал его, так как терпеливо ждал, пока они поравняются.
-Черт тебя побери! Ты что, пьян?- озвучил мои догадки постоялец, и голос его сочился негодованием.
-Совсем немного!– юноша примирительно поднял ладони, однако было видно, что ему сложно даже поддерживать вертикальное положение.- Стоит ли разводить такую панику на этот счет?
-Это никуда не годится! Какой позор! И ты что, думаешь в таком виде ехать в оперу?
-На самом деле, я думал, ты покажешь мне свои новые апартаменты. Вифлеемский отель, черт возьми?!- юноша повернул лицо к балконам, глумливо присвистнув.- Королевская роскошь! Или что там писали в газетах?..
-Ты опоздал на два часа, тупица.
-Ну, так у меня нет часов! Давно бы пора исправить это, ты так не считаешь? – капризный тон, за которым последовал очередной глупый смешок.
-Что с твоими глазами? Тюремный мед? Морфий?
-Да хватит уже об этом!
-Ты никуда не едешь. У меня нет времени учить тебя манерам, но я не потерплю такого безобр…
-Чшш, Джейкоб, побереги свои речи для богатеев в ложах. У меня для тебя кое-что есть. Я тут ездил в Политрим, и…
Заслышав его слова, я тоже подался вперед, как будто это могло сделать для меня ближе далекий пыльный город, где я, без преувеличения, мог бы поцеловать каждый камень.
-Ты был в Политриме?- гнева в голосе постояльца изрядно поубавилось.- Как это ты умудрился съездить туда раньше меня?
-О, шикарное место. Как раз в твоем вкусе – одежда ходит по улицам колониями, люди из глины отпочковываются прямо из стен, чайник и тарелки убегают от тебя по столу. Все как ты любишь…- он фамильярно изобразил пальцами человечка, прогуливающегося по груди моего гостя, а после извлек на свет фонарей шкатулку.- Вот.
Постоялец открыл ее, и я услышал жалобный плач и вой – тихие, но отчетливые звуки во влажном туманном воздухе. Сладостная песнь.
-Свечи?- спросил мой гость, явно любуясь подарком.
-Будут орать еще громче, когда подожжешь. Там чувствуешь себя убийцей и насильником с каждой никчемной вилкой или куском бумаги. Весь гребанный город живой…
-Ты все равно никуда не едешь.
-Да понял я, понял. Считай, что просто заскочил повидать…
-Мы еще поговорим об этом. А теперь катись ко всем чертям и хорошенько проспись.
-Да, сэр. А ты не усни от скуки в своей ложе.
-Я найду кем себя развлечь.
Экипаж покатил в сторону богемных кварталов, а юноша стоял, пошатываясь, на мостовой. Он и впрямь здорово набрался. Поэтому я не смог не пойти за ним, когда он начал шагать в направлении Спайта.
Мы продвигались по молчаливым улицам, освещенным редкими фонарями, сопровождаемые крысами и шуршанием в подворотнях. Ему было сложно идти ровно, и время от времени его вело к стене или к середине улицы. Догнать его не составляло труда, и я не спешил, меряя длинными шагами брусчатку. В какой-то момент он явно должен был понять, что я иду именно за ним. Я всем своим естеством ощущал, как пляшет тротуар под его ногами, как темнота наползает со всех сторон, оставляя перед ним только узкий коридор улицы, как шепоток катится по углам вместе с мусором, и как он чувствует спиной, что не один, что я не отстану.
«Обернись. Поприветствуй меня. Заговори со мной. И мы отправимся в королевский отель, с богатой лепниной и алыми, как кровь, коврами. В номера без окон и выходов, в бесконечные коридоры с миллионом дверей, к гостям, держащим свои головы под мышкой… Ты увидишь все то, что хотел увидеть, и гораздо больше… Просто обернись…»
И он остановился. Я широко улыбнулся, готовясь снять цилиндр, чтобы представиться, но замер. Что-то и впрямь странное было с его глазами. Зрачок на всю радужку и дальше, намного дальше. Он не был испуган. Он улыбнулся мне и сказал:
-Одного тебя мать родила такого, Буйволицы Ограды, Нинсун, над мужами главою ты высоко вознесся… Почему твои очи наполнились слезами, опечалилось сердце, вздыхаешь ты горько?
Вдох застрял у меня в горле, потому что это был язык, на котором говорили в дни, когда Вавилон был юным. Я замер, а он подошел ко мне – человек, который заговорил Его голосом, его словами. Он взял мою руку, поднес ее к губам и приложил к своей щеке.
-Я вижу сон о тебе, мой энси,- сказал он.- Я хотел бы видеть этот сон вечно.
А в голове моей пронеслись воспоминания, как мы сплетаем руки на берегу синего Евфрата, среди тростника и камышей. Как шевелит горячий ветер полог нашего шатра. Как я оплакиваю его, павшего от моей глупости, а надо мною стоят фигуры в темных капюшонах – у одной в руках чаша, у другой свеча. И я готов продать что угодно, целый мир, а не только огражденный Урук, лишь бы вернуть его из царства ночи.
И они вернули. Но мы больше никогда не были вместе. Он больше не был человеком. Он стал городом.
Слезы наполнили мои глаза, а из груди исторгся стон, наполняющий колокольным эхом улицу – от него задребезжали стекла, и люди повскакивали в своих постелях поседевшими.
И тут он отступил назад. Глаза его изменились.
-П-просите, сэр,- выдавил он и зажал себе рот. Отошел еще, и его стошнило. На мостовую выплеснулась струя черной желчи, зазвенел о камни нож-карандаш, исторгнутый измотанным телом.
-Господи… - произнес он, вытирая губы и глядя на лезвие, поблескивающее во мраке. – Я прошу прощения, сэр…- но я его уже не слышал.
Я шел обратно, к фонтану, который помнил нас обоих, горевать о Нем. О Короле Тысячи Сердец. О моем Энкиду.
Юноша ушел в другую сторону. А на земле остался лежать нож из Политрима, живого города. Ожидая нового, менее удачливого хозяина. Чтобы попасть на первые страницы газет. Чтобы стать новым Джеком Улыбок.

13.04 17.05.2016 Минск

остальное

Название: Ресторан тысячи звезд
Персонажи: м-р Смайл, Левитт

Тросы неприятно поскрипывали, пока площадка поднималась к исполинскому сталактиту тюрьмы Нью-Гейт. Левитт в третий раз достал из кармана серебряные часы, чтобы сверить время. Каждый раз цифры напрочь вылетали из головы, пока он таращился на приближающийся потолок пещеры и нервно теребил узел модного галстука, повязанного под удушающей стойкой воротника-"отцеубийцы". Смайл, одетый в щегольской фрак с бутоньеркой, стоял рядом, переплетя руки на изящном навершии трости и безмятежно глядя на пунктирные линии газовых фонарей, знаменующие оставшиеся далеко внизу улицы Подлондона.
Это было свидание, и Смайл полностью оправдывал свою репутацию эксцентричного человека, устраивая себе весьма странные развлечения. Левитт давно привык к прогулкам по докам, которые часто заканчивались чьим-то незнакомым телом, летящим в воду, к подпольным боям, вояжам в жуткие места, шахматным партиям на досках, поддерживаемых обнаженными спинами шлюх или карнавальным оргиям в богемных салонах. Но в этот раз Смайл превзошел самого себя.
Уже само то, что они поднимались в тюрьму, не могло внушить Левитту радость и томительное предвкушение. Он бывал здесь дважды - и отнюдь не с увеселительными визитами. В первый раз его привело сюда старое доброе воровство, а во второй - участие в делах, связанных со скупкой краденных вещей. Его тут уже считай знали в лицо. Но даже при всем этом, Левитт предпочел бы ужин в тюремной камере, пусть даже в компании еще парочки заключенных, чем то, что взбрело в голову его спутнику.
Их провели через несколько гулких этажей, которые уходили в тьму длинными коридорами, охраняемыми застывшими стражниками. Далее был еще один подъем, не такой долгий как первый, через каменный колодец с черными изломанными стенами - этот этап окончательно сбил все романтическое настроение на нет. По крайней мере Левитт в тысячный раз спрашивал себя, какого черта он вообще связался с этим Смайлом, если каждая третья встреча с ним превращалась серьезную опасность для здоровья, самочувствия или жизни.
Но все поменялось, когда лифт остановился, и двое молчаливых сопровождающих указали на единственный проход, имеющийся в стене, обрамляющей пыльную площадку, в которой они очутились.
Смайл галантным жестом предложил Левитту локоть, и тот, скрепя сердце, вцепился в него и напомнил себе, что время едва перевалило за два часа после полуночи. Мрак коридора поглотил их, и Левитт почувствовал, как воздух изменился. Из привычного ощущения сухого, затхлого, насквозь пропахнувшего грибами и плесенью Подмира, он окунулся в порыв ночного ветра, свежего и пьянящего, как лучший ивовый абсент. Он возбужденно задышал, и Смайл остановился, чтобы поцеловать его в темноте.
Перед глазами Левитта пронеслись все эти четыре года, проведенные в темноте пещеры, поглотившей их всех. Молодой вор приехал сюда, скрываясь от правосудия - он занимался этим всю жизнь, и в конце концов обрек себя на заточение в этом гигантском склепе, полном чудес, тайн и кошмаров. Он тогда не знал, что у смерти в Подмире другие законы. Не знал, что угрожавшие ему типы и впрямь до него доберутся, и закопают в гробу заживо, как и обещали. Не знал, что он задохнется там еще раз и еще раз, погружаясь в бредовые видения о Лодочнике и партии в шахматы, пока напарница не откопает его, обезумевшего, спустя несколько дней. Так он познал одно из таинств Павшего Лондона, и плата за него тогда показалась ему ничтожной - всего лишь никогда больше не видеть солнечного света, ставшего для него теперь смертельным. Тогда он не думал, что без солнца может быть так тяжело. Порою даже невыносимо.
И вот они очутились здесь - выбрались из пещеры, и увидели, что над миром царит ночь, пронизанная бриллиантовым светом звезд и жемчужным сиянием луны. От холодного влажного воздуха заболели легкие, закружилась голова, и поначалу Левитт даже не заметил официанта, который, рассыпаясь французскими любезностями, повел их к столику, расположенному прямо посреди синей росистой травы.
"Я на Поверхности...», - с немым восхищением подумал Левитт, будто бы в полусне бредя под руку со Смайлом. "И я жив, я все еще жив..."
Волшебство мгновения было рассеяно, когда Левитт ощутил, как некий дьявольский компас внутри повернул его голову к востоку. Молодой человек ощутил странную смесь ужаса, благоговения и восторга вообразив, как раскаленный огненный шар окрашивает горизонт в пурпур и багрянец, выкатываясь на небосвод во всей своей испепеляющей мощи - и как от него самого, мгновенно сожженного в этом величественном зареве, остается лишь горсть пепла - не больше, чем от парочки сгоревших страниц.
Усевшись на свое место на отодвинутый официантом стул, он посмотрел на Смайла - тот тоже не отрывал глаз от востока, снедаемый теми же чувствами. Или чем-то еще - Левитт никогда не понимал, что творится в сумбурной голове этого человека.
Стюард разлил вино по бокалам и удалился в тень домика, стоящего у входа пещеры - наверняка именно там готовилась пища, а также хранились припасы и сервировочный инвентарь для гостей из Подлондона.
-За бесценные вещи, - провозгласил Смайл, поднося бокал к лицу и манерно вдыхая аромат напитка, прежде, чем пригубить.
-Во сколько же тебе это все могло обойтись? - несколько принизил торжественность тоста Левитт, заглядывая в свой
бокал и скользя взглядом по выставленным блюдам. - Тут же все настоящее! Виноградное вино, фрукты!.. Ты только взгляни, здесь, черт побери, картофель! И... Это же свинина, да?
-Дикий кабан, насколько я могу судить. Ты же еврей, так?
-Ты просчитался, как раз-таки свинину евреям нельзя.
-На это и был расчет.
-Даже не надейся, что я откажусь, - Левитт с энтузиазмом схватился за столовые приборы, и видя, как Смайл приступает к своей тарелке с демонстративной церемонностью, принялся орудовать ими смиренно и в соответствии с этикетом, разве что торопясь чуть больше обычного.
Только за едой он заметил, что в "ресторане" они не одни. Ближе ко входу стоял еще один накрытый стол, за которым ворковали две девицы, разнаряженные по последней моде двора. Левитт поначалу не увидел их, оглушенный и ослепленный первыми ощущениями Поверхности. Но сейчас на них было сложно не обращать внимания, потому что, покончив со своим ужином, они придвинулись друг к другу и слились в самозабвенном поцелуе, во время которого принялись довольно откровенно освобождать свою грудь из тесного плена платья.
Левитт обнаружил, что пялится на них, совершенно позабыв про свой роскошный ужин.
-Прости, дорогой, - вернул его к тарелке голос Смайла. - Это не часть представления, они такие же гости, как мы с тобой.
-Я вовсе не расстроен, мне без того хватает впечатлений. И тебя тоже достаточно.
-Чудесно, - Смайл вдруг отложил нож и пошарил во внутреннем кармане фрака. - Вот возьми.
Левитт настороженно посмотрел на флакон зелья мисс Гербрандт, появившийся на столе. Это средство пользовалось большим спросом среди жителей Подлондона за то, что могло превосходно лечить раны. У парня внутри затренькал тревожный звоночек, так как этот флакон порождал вопросы - какие собственно травмы запланированы на этот вечер и не связаны ли они с тем, что Смайл намерен быть сегодня с ним особенно жесток в любовных утехах.
-Попридержи это у себя до тех пор, пока я не попрошу, - эти слова несколько успокоили Левитта, и он охотно погрузил зелье в карман сюртука, но со Смайлом он редко ощущал себя до конца уверенно и спокойно.
Левитт снова проверил время на часах.
-Во сколько здесь наступает рассвет? - спросил он, пряча их в жилет.
-У нас еще есть время. Нам некуда торопиться, поэтому постарайся получить удовольствие от каждой минуты здесь. Сомневаюсь, что ты когда-нибудь сунешься сюда на свои деньги.
-Да я и за твои не очень-то хотел. Ты прекрасно знаешь, что я ценю развлечения, которые не угрожают жизни.
-Разумеется. Но я всегда учитываю такие мелочи, как твоя жизнь, дорогой, поэтому не капризничай. Еще вина?
-Да, пожалуй. Оно отличное. Мы же возьмем бутылку с собой, если не допьем?
-Прекрати эти свои плебейские штучки. Не возьму в толк, когда из тебя выйдет эта неотесанная деревенщина...
Бутылку они все же быстро прикончили, и успели ополовинить вторую, когда Левитт перебрался к Смайлу, где они оба с удобством могли наблюдать за тем, как девицы обнажают друг друга все больше, располагаясь на столе и сбрасывая посуду в траву. Что-то обреченное было в том, как они сжимали друг друга в объятьях, не замечая ничего вокруг и не обращая внимания на всех наблюдателей. Стюарды молча курили под сенью своего домика, а Левитт без особой спешки пробирался в брюки к своему спутнику, слушая, как в перерывах между поцелуями в шею, Смайл шепчет ему на ухо о том, что знает обеих леди.
Одна была дочерью видного дворянина и должна была вскорости выйти замуж, а вторая, хоть и носила богатое платье, раньше числилась в Адмиралтействе, но, по слухам, задолжала огромную сумму парням из "Головы Медузы".
Когда лакей подошел к их столику, учтиво сказав одно лишь слово "время", Смайл уже приводил свою одежду в порядок. Они поднялись и прошествовали к пещере, минуя столик, на котором юная дворянка продолжала стонать в такт движениям пальцев своей возлюбленной.
Левитт изрядно обогнал Смайла, когда шел к лифту, у которого их ждали безмолвные констебли. Тот расплачиваться с лакеями, или оставлял им чаевые или перекидываться с ними парочкой слов насчет девушек, которые явно не собирались возвращаться домой, ни сейчас, ни когда-либо еще.
Левитт подумал, что такая смерть наверняка будет мучительной. А может и чрезвычайно приятной. В конце концов, они ведь успеют увидеть это чудо - зарождение рассвета. Но сам он бежал от этого, как от чумы, чтобы оставить как можно больше спасительной тьмы между собой и тем цветущим местом, в котором даже фрукты и дичь имели привкус жизни.
Минуты проходили, а Смайл все не шел, Левитт тщательно гасил в себе панику от того, что возможно даже такого коридора будет недостаточно - и свет достанет его. И тогда уж лучше сигануть вот так, как есть, прямо в черный зев Подлондонской тьмы, не дожидаясь его... И вдруг он увидел, как лица констеблей, каменные и бесстрастные, вытянулись, впервые за все это время став живыми. Он почти обернулся, когда знакомая рука легла на его плечо.
-Самое время дать мне флакон, - прозвучал голос Смайла, и Левитт взглянул на него.
Пальцы его дрожали, пока он нашаривал зелье. Глаза Смайла были белыми, будто вываренными, по щекам текли кровавые слезы.
Они опускались вниз, и Левитт, предоставивший своему любовнику плечо в качестве опоры, все смотрел, как тот пьет микстуру, которая вещала, что излечит любые ранения или не излечит. Он думал, возьмется ли доктор Бамбл Би за пересадку глаз. И возможно ли такое вообще...
-Я ни о чем жалею, милый, - сказал Смайл, явно ощутив его взгляд. - Это было восхитительно. Божественно. Дивно.
И Левитт понял, что это так. И на миг ощутил укол зависти.

07.08.2016



Название: Ты умеешь готовить?
Персонажи: Левитт

Левитт шел по коридору, насвистывая и заправляя выбившийся подол рубашки в брюки. От Салли он всегда уходил в хорошем настроении. В общем-то это и была ее работа - дарить хорошее настроение, и она справлялась с этим преотлично. Уж что она вытворяла языком! А как знатно изображала наездницу! Да и что говорить, Салли казалась ему здорово симпатичной, со своей высокой грудью, рыжими локонами и розовыми губами. И явно благоволила Левитту, потому что у них было в порядке вещей распить бутылку джина, пока Салли курила и жаловалась на других клиентов, и раз-другой она могла вообще не брать с него денег. Вот и сегодня, она с сожалением смотрела, как он одевается, рассказывая при этом о каком-то молчаливом типчике в униформе, который пихал в нее вещи, расписанные странными символами.
"Вот же работа у девочек..." думал он, минуя полуоткрытые двери, за которыми куколки держались за спинки кроватей, пока над ними пыхтели рыхлые боровы или тщедушные, покрытые пятнами стариканы.
Левитт вышел к лестнице, запахивая полы потрепанного плаща, но не дойдя до ступенек, совершенно естественным и неспешным образом развернулся в обратном направлении. Насвистываемая мелодия из мюзик-холла все еще вертелась у него в голове, пока он убыстрял шаг.
Внизу, в салоне мадам Фифи, явно что-то творилось. Левитт, который большую часть жизни промышлял воровством, с первого взгляда определил военную выправку в людях, обряженных в черные мундиры, которые наводнили первый этаж. Это были не констебли. Уж их-то форму юноша знал слишком хорошо. Ему показалось даже, что некоторые из этих парней, подходя к завсегдатаям, толкали их, и те беззвучно оседали на пол или стены. Конечно, это все могло ему только показаться за ту долю секунды наблюдения за салоном, однако он предусмотрительно не стал задерживаться и присматриваться.
Пихнув дверь комнаты Салли, он обнаружил, что та продолжает курить в постели, отдыхая после утех.
-Пришел за добавкой? - весело поинтересовалась девушка, но улыбка ее испарилась, когда она увидела, как юноша запирает ее дверь на задвижку и засов и придвигает к ней туалетный столик, сбросив несколько флаконов на пол.
-Ты что делаешь? Совсем сдурел? - подхватилась она в постели, вминая сигарету в костяную пепельницу и поправляя фривольный полупрозрачный халатик.
Левитт в это время распахивал окно, впуская в комнату морозный порыв ветра, выглядывал наружу и бегло осматривал крыши и улицу внизу.
-У тебя нет времени думать, - сказал он, оборачиваясь и подхватывая стоящие под подоконником алые женские сапожки. - Внизу какое-то дерьмо. Идешь со мной?
Салли колебалась не больше мгновения. Не думая ни о деньгах, ни о нарядах, она в чем была выскочила вслед за Левиттом в зимний подлондонский мрак. Они бежали по подвесным мостам, сооруженным беспризорниками, распугивая крыс и кошек. Остановились только в квартале от публичного дома, на крыше какого-то приюта. Салли спешно обувалась и закутывалась в плащ, любезно предоставленный Левиттом, а тот придерживал ее и смотрел в сторону здания, в котором они находились несколько минут назад. Оттуда валил клубами жирный черный дым, подсвеченный всполохами стремительно занимающегося огня.
-Господи, да что это? - выдохнула девушка, испуганно цепляясь за его руку.
-Какие-то типы в черном. Понятия не имею, кто они, и не хочу знать, пойдем, мы все еще слишком близко к ним...- он потянул ее за собой, но она встала, как вкопанная.
-Левитт, что-то не так... Тот парень, о котором я говорила, тоже был в черном...
-А?
-Мне нехорошо...- она посмотрела вниз, и он тоже.
По ее ногам струилась... кровь? Нет? Это были буквы, они текли по коже, расцвечивая бедра алым. Левитт тоже почувствовал, что от вида этих письмен ему становится дурно - они вспыхивали, а вокруг все плыло и подергивалось пеленой. Кажется, Салли кричала, а он не мог отвести взгляд от них, слыша какой-то нечеловеческий смех, чувствуя фигуру в цилиндре за спиной, зовущую в отель, ощущая, как в воздухе пахнет дымом, и как волосы на голове тлеют, готовые заняться огнем.
Он не знал, как ему удалось отвернуться. Это было похоже на выныривание из воды, пока поток неумолимо утягивал его в колодец, где все будет хорошо, все будет хорошо, будет все...
Он не глядя запахнул на ней плащ и поднял на руки, потому что она не могла идти. Он не помнил, как занес ее на фабрику, где они сидели на лесах, окруженные чанами гашенной извести, пропитываясь едким удушливым запахом. Сюда часто приходили те, кто желал отбить нюх у собак констеблей. Снаружи била тревогу далекая пожарная каланча, а Левитт думал, что делать дальше. Никто бы не осудил его, оставь он ее здесь. Потому что никто бы и не узнал. А если эти типы и правда искали ее, то только безумец мог бы притащить ее к себе. К тому же, пришлось бы помогать ей с тем, чтобы узнать, что же с ней происходит. А о таком даже заговаривать с кем-либо могло быть опасно. Ведь это были буквы Корреспонденции, вне всяких сомнений...
И все же, Салли нравилась ему, а он нравился ей, и они спали много раз. В Подлондоне этого могло быть достаточно, чтобы создать семью, или недостаточно, чтобы захотеть узнать имя друг друга.
-Левитт, где мы? Что это за вонь? - раздалось в полумраке, и девушка на его плече пошевелилась.
-Да, место и впрямь не очень уютное. Пойдем, я отведу тебя на свой чердак. Пересидишь пока там. Ты умеешь готовить?

18.24
17.08.2016


Название: Ладья, плывущая в зарю
Персонажи: Волка, д-р Бамбл Би

Когда игра заканчивается, король и пешка падают в одну и ту же коробку.
Итальянская поговорка

Плеск воды за бортом неприятен и режет не только слух - но еще и место под ребрами. Похоже на хороший колющий удар, ушедший под кость к самому сердцу - очень точно, очень профессионально.
Шахматная доска перед глазами и полузабытая партия. Все время притягивает взгляд, даже когда девушка оборачивается, чтобы рассмотреть в молочном тумане берег. Это серо-зеленое марево, светлеющее к верху, все время дает ощущение надежды, будто бы, если переждать здесь еще четверть часа - наступит рассвет. Тогда она сможет закрыть глаза и ощутить нежное прикосновение солнечных лучей. Это будет так же восхитительно, как если бы ей удалось влить в себя кружку эля после томительно жажды. Даже лучше - лучше, чем поцелуй любовника, и лучше, чем руки матери.
- Ты сегодня рассеяна, девочка. Торопишься больше обычного.
Это говорит темный силуэт на другом конце лодки. Он уже передвинул слона, съев ее пешку. Его широкие плечи и голос всегда неуловимо напоминают ей отца, тот рыбачил, и мог брать ее с собой, но не играл в шахматы, потому что был обыкновенным ирландским пьянчужкой, поколачивающим жену. Но этот похож на такого отца, каким тот мог быть, не коснись его зловонный бог дешевого джина.
Волка делает ход. Не слишком удачный. Но партия ее и впрямь не заботит. Впервые очутившись в этой колыбели распухшего от воды дерева, он пнула клетчатую доску, с удовольствием проследив, как черные воды поглощают поточенные временем фигурки. Чаще всего она приходила сюда в минуты ярости. Но в какой-то момент партия началась - лодочник всегда был очень терпелив и спокоен. Сложно было удерживать в себе гнев, когда он с неспешностью семинарского учителя расставлял на место шахматы - рассыпанные по днищу и утонувшие тоже.
- Может, в этот раз переплывем на другой берег? - спрашивает он, вновь передвигая слона.
Волка думает, что у него слишком много партнеров, чтобы он играл плохо. Ей кажется, будто он поддается, чтобы не разбить ее в пух и прах с самого начала. Возможно, что-то привлекает его в том, как именно делает ходы соперник. При таком опыте он, возможно, по этим глупым партиям может рассказать о человеке больше, чем тот знает о себе сам.
Днище царапает песок, и она вскакивает на ноги. Лодка качается, и фигурки валятся, смешавшись. Волка прыгает в воду, очутившись в ней по колено, и, черпая ее сапогами, идет к суше - к побережью черного песка.
- У тебя есть все время мира, девочка, тебе некуда спешить, - слышит она за спиной. Она уверена, что он расставит фигурки по памяти при следующей встрече. И она действительно всегда успеет сделать следующий ход. Когда бы это ни случилось, она будет здесь вовремя, ведь им некуда торопиться.
Она бредет к берегу, а все вокруг и в самом деле светлеет. Ей даже кажется, что она ощущает призрак тепла - то самое прекрасное рассветное солнце, цена, уплаченная за то, чтобы никогда не переплывать на другой берег.
Тепло настоящее, но она снова горько обманывается - оно идет от печки, растопленной в знакомой комнате. Едкий спиртовой запах щекочет ноздри. Где-то над головой слышится возня голодных студентов, устраивающихся перед сном, за стеной идет картежная партия, она узнает там голос своего напарника. Тот наверняка проигрывает - специально, чтобы задобрить тех, кто притащил ее сюда, в эту комнату. Каких-нибудь забулдыг, оставленных здесь на случай, если ее нужно будет отнести куда-нибудь еще. На Холм Часовщика, например, где можно дешево вырыть могилу для тех, кто переплыл и доиграл все партии до конца.
Под ребрами резь, она щупает себя там и ощущает пальцами шов. Вряд ли доктор Бамбл Би взял дорого за эту незначительную штопку. В стороне слышится плеск воды - тот моет руки после операции.
- В ПодЛондоне из врача легко переучится на портного, - говорит он, судя по всему, ей. - Какой смысл в нескольких годах учебы, когда тебя просят "зашей, чтоб ничего не вывалилось", вместо "спаси ее"?
Она делает первый вдох, осознав, что не дышать - возможно, но от этого как-то не по себе.
- Может, и врач из меня не очень, если я ничего об этом всем не знаю и цепляюсь за то, чему меня учили?
Она поворачивает к нему лицо, ощутив, что от движений нитки впиваются в плоть и резь становится еще более неприятной.
- Хочешь узнать об этом больше? - интересуется она, изучая его, стоящего над тазом с водой и глядящего в свое отражение.
Насколько она его знает, он решится.
- Мне не сложно помочь, - говорит она, и ничто в ее голосе не звучит как шутка.
- Ты не против, если мы обставим это с комфортом? Как насчет последнего ужина, последней ночи? - он поворачивается к ней, и блуждающая улыбка появляется на его лице.
Что ж, она была уверена, что рано или поздно он позовет ее на свидание. И даже ждала этого.
- Ужин в «Калигуле». А потом... будет только немного неприятно, обещаю, - она спускается с койки, отмечая, что боль до полного заживления будет терпимой.
- Никто не сделает это лучше тебя. Не вставай, шов разойдется! Впрочем. Я выбирал крепкие нитки. Желудок не задет, так что никаких противопоказаний к жизни я не могу назвать.
- Тогда завтра в восемь. И надеюсь, ты умеешь играть в шахматы. Там тебе это пригодится.
Прежде, чем выйти из комнаты, она бросает взгляд на свечу, стоящую у изголовья кровати. И думает, что ей немного жаль. Возможно, если переплыть на другой берег – там и впрямь наступит рассвет. Ведь она действительно хочет его увидеть. Но недостаточно сильно. Пока нет.
18.37
17.07.2016



Название: Болотная Мэри в «Блифенхил Плейхаус», только сегодня
Персонажи: д-р Бамбл Би

- Дай вам бог здоровья, господин доктор, - хрипит Мэри своим насквозь прокуренным голосом. Ее руки в дырявых кружевных перчатках торопливо прячут полученный пенни в лиф платья, сплошь состоящего из лохмотьев.
Утро выдалось холодным, того и гляди сверху посыплется скрипучая крошка лакра, и лишняя монетка - для согревающей кружки эля - очень кстати в такой день. Доктор Бамбл Би, взъерошенный и разрумянившийся от мороза молодой человек, больше похожий на усердного студента, чем на практикующего хирурга, очень нравится Мэри. Тот часто бывает в хорошем настроении, и не жадничает подкинуть мелочь в оловянную кружку старушки, мерзнущей на углу проезда Женских Костей изо дня в день. Иногда он перекидывается с ней парочкой слов, и она делится с ним свежими слухами.
- Вам бы лучше найти уличную печку, чем торчать тут, мисс Мэри. - Имейте уважение к своим преклонным годам, вы простудитесь, - говорит он.
Он так и называет старуху, «мисс Мэри», вызывая тем самым ее беззубую улыбку. Она и впрямь все еще мисс, хотя тридцать лет назад ее томный голос с хрипотцой заставлял сердца таких вот молодчиков плавится как тюремный мёд, когда она пела песню о Лорелее в мюзик-холле. Но то время ушло, унеслось этим проклятым городом, вместе с гардеробами, ломящимися от роскошных платьев, драгоценностями и поклонниками.
- Ох, юный сэр, - отвечает она, - эту старушки никакая хворь не возьмет. А будь она на пяток лет моложе, так она бы и вас сумела согреть как следует.
- Ничуть не сомневаюсь, - смеется молодой доктор, запахивая поплотнее потрепанное пальто. - И это была бы история, достойна ушей Мастеров Базара. Эти грязные сплетники любят мезальянсы.
С Мэри тут же слетает все веселье и игривость. Она беспокойно топчется на месте и говорит:
- Вы бы поосторожнее с такими вещами, доктор Бамбл Би. Чертовы кошки шныряют повсюду и собирают на хвост все, что слышат.
- Полно вам, мисс Мэри. Кому есть дело до пустой уличной болтовни? Не хворайте, леди, и все-таки разыщите печку. Всего доброго.
За неимением шляпы он кивает ей и идет своей дорогой - к госпиталю святого Фиакра, на дневную смену. Шарф развевается за его спиной, и фигура тонет во мраке, исчезнув из зеленого облака света, распыляемого в тумане газовым фонарем.
Мэри-с-болот или Болотная Мэри какое-то время стоит под фонарем со своей кружкой и наблюдает как струи пара вырываются из ее рта, призрачно клубясь у лица. Она думает, что уличная печка и впрямь была бы очень кстати в такой поганый денек. И выходит на брусчатку дороги. Она сворачивает к Украденной реке и движется мимо пабов и салонов Вейлгардена, в сторону Пустой улицы и Блифенхила. Прохожие совершают утренний моцион по улочкам, катятся двуколки, чей-то топот доносится с крыш, Лондон живет своей жизнью, несмотря на то, что наступил первый столь холодный день в этом году.
Она минует уже две печки, собравшие вокруг себя кольцо бездомных и беспризорников, потому что мыслями она уже далеко отсюда. Мэри давно научилась не плакать от сожаления по былым дням. Могла ли она, молодая, красивая и полная сил, подумать, что будет доживать свои дни в подвале, деля его с кучей рабочих крыс и такими же бродяжками, голодная, грязная и всеми позабытая? Конечно нет. Она помнила все эти афиши, где Мэри-с-Болот, обольстительная и невероятная, значилась в первых строчках, наряду с лучшими комиками и артистами Лондона. Благодаря ее амплуа черной вдовы, меняющей мужчина, как перчатки, у нее никогда не было недостатка в почитателях. И почему она тогда их так перебирала, глупая? Беспечная, недальновидная юность! Могла ли она винить молодого доктора, что он не думал о таких вещах? Она ведь и сама была такая. Уверенная, что весь мир принадлежит ей. Разве могла она подумать, что одно несчастное выступление перевернет всю ее жизнь? Всего парочка глупых шуток об императрице-предательница и ее муже, усопшем и воскресшем консорте. Тогда это казалось чертовски смешным. И когда она играла императрицу, забавляющуюся с Мастерами Базара, никто не думал, что так все закончится. Ей повезло, что их труппу просто распустили, а ее выгнали на все четыре стороны - автора пьесы вообще потом никто и никогда не видел.
Молодой доктор, этот славный юный джентльмен, совсем не знал, о чем говорил, совсем.
- Кого там принесло в такую рань, раздери тебя Шторм? - послышался голос из будки, в закрытое окошко которой она робко постучалась.
- Мэри-с-Болот, - проблеяла она, наблюдая за кошкой, которая развалилась у края крыши, лениво таращась в ее сторону.
- И какого дьявола тебе надо, Мэри-с-Болот?
- Доктор из больницы святого Фиакра, сэр. Обозвал почтенных Мастеров грязными сплетниками, сэр. Доктор Бамбл Би.
За этим последовало долгое молчание. Секунды проходили, отмеряемые качанием лохматого кошачьего хвоста. Наконец, когда Мэри уже почти отчаялась, маленькое окошко будки с шумом отодвинулось и на прилавок высыпались пять кругляшей пенни.
- И катись отсюда к черту, драная попрошайка.
- Спасибо, сэр, спасибо... - забормотала она, торопливо выгребая монетки к себе в подол.
- А ведь жаль, что их не тринадцать, правда? - послушалось сверху, но, когда старуха глянула вверх, кошки уже не было.
Рассовав добычу по одежде, она неспешно двинулась по улице. Ветер погнал вслед за ней обрывки газет, шелуху и кошачью тень.

20.29
17.07.2016

КУЧА ВСЯКИХ ПОРИСОВАШЕК